чая и запил «пилюлю». – А насчет насилия… А что не насилие в нашей жизни? На работу идти – и то порой себя насилуешь, так неохота. Насилие, принуждение, самодисциплина – без них никуда. Мои тут это отлично усвоили. Непонимание в наших рядах – случай редкий. Ну а в случае неповиновения, что ж… На то и учитель, чтобы ученики были послушны. Но, в общем, мы тут меж собой уживаемся. Никого особо не трогаем и…
В глазах Базарова мелькнули искорки смеха. Катя приняла их на свой счет. «Забавляешься, какая у меня физиономия перекошенная после твоих тестов. Если ты и Лизку такими фокусами угощал, то неудивительно, что она…» – Катю душила злость: на себя за свою слабость, на этих вот «выживальщиков», на…
– Никого не трогаем – ничего себе! – выпалила она. – Сереж, скажи ему… Да если хочешь знать, пока ты тут учишь и экспериментируешь, твои ученики черт знает что вытворяют. Уголовное преступление, да-да! Сереж, расскажи, что молчишь? На живого человека с собаками среди бела дня… Ребенка травят псами. Это же преступление! Это хулиганство, настоящее истязание! Если б не мы там на дороге, они бы, эти твои послушники… Что, думаешь, не догадались, кем они себя вообразили? Ишь ты, молния на эмблемах, алтари, ножи, СС разную развели тут! Супермены, да? Сверхчеловеки? А тут цыган подвернулся, так значит – трави его, ату, да?
– О чем она? – Степан повернулся к Мещерскому. Тот кратко изложил инцидент на дороге.
– Сказал бы: наци, мол, мы, а то туману напустил – экстремальные условия, аутотренинг, – не унималась Катя.
– Мы не наци. Мы политикой вообще не занимаемся, – ответил Базаров, и снова она заметила в его взгляде насмешливые искры. – И ничего противозаконного ребята не делают. А эти два хмыря… Что ж, по одной паршивой овце о стаде не судят, тем более о пастухе. Ладно, пойдемте, поглядим на охотничков. Сможете их узнать?
– Нас доносить не учили!
Но Базаров снова ее не слушал. Повлек их к жилому корпусу. Там перед крыльцом собралось человек пятнадцать молодежи – видимо, они только что вернулись с какой-то тренировки в лесу: запыхавшиеся, усталые, мокрые от пота. К Базарову подскочил невысокий, гибкий, как кошка, молодец со спортивным свистком. Они о чем-то заговорили вполголоса. Катя украдкой разглядывала «школяров». Нет, не похожи они на обычных спортсменов. Те яркие, как бабочки, в своей фирменной спортивной форме. Холеные, как дорогие скаковые лошади, уверенные, сильные. Эти тоже уверенные и сильные и вместе с этим какие-то серые, безликие, точно тени: тихие голоса, незапоминающиеся черты, скупые точные жесты. Она вдруг поняла, что не сможет узнать тех, с кем ссорилась на дороге. Однако Степану, видно, никакие опознания не требовались.
По свистку ученики выстроились в шеренгу. Базаров медленно прохаживался перед строем. Ткнул своей палкой одного в грудь, второго. Те шагнули вперед.
– Снова за свое? – тихо спросил он. – Я же предупреждал вас.
– Мы… ничего не было, учитель… – бормотнул один.
– Не слышу ответа: я вас предупреждал?
– Предупреждал, но… да это ж только цыганский выблядок! – Возразивший не договорил – Базаров отшвырнул палку и сгреб его за грудки. – Да ты что… мы же… да заворовал все, сучий выкормыш, мы ж только поучить…
Страшный удар в челюсть сбил возражавшего с ног. Катя испуганно вцепилась в рукав Мещерского: Боже, только драки не хватало! Но драки не случилось, а случилась… Она даже не сумела понять, что происходит – так молниеносны и беспощадны были базаровские удары, градом обрушившиеся на нарушителей дисциплины: челюсть, грудь, нога, живот, снова грудь, рука, поднятая для защиты, хруст костей, стоны боли, хрип, выплюнутые на траву сгустки крови… Он, видимо, даже не считал их серьезными противниками, продолжал избивать методично и эффектно, словно демонстрировал приемы рукопашного боя. Неподвижная шеренга учеников молча наблюдала.
– Чтоб духу вашего тут не было. Звоните моему менеджеру, забирайте свои поганые деньги и – вон отсюда! – Базаров толкнул ногой одного из поверженных «учеников». – Вон!
И больше на них даже не взглянул. Они кое-как поднялись, заковыляли к корпусу.
– Ну, что-нибудь еще не так? – Базаров повернулся к Мещерскому и Кате.
– Ничего, – оба избегали его взгляда. – Ужасно, просто ужасно все это.
Он приблизился к ней вплотную.
– Что? Ты ж этого хотела, ну? Серег, скажи теперь ей – я не прав? Не так понял даму? Дама хотела наказать подонков. Порки добивалась – порку получила. И что же? Теперь в кусты? Нервишки пошаливают?
– Степа, ладно, хватит. – Мещерский хмурился. – Они, конечно, не такой выволочки еще заслуживают, я понимаю – ты сам тут устанавливаешь порядки, но, – бормотал он. – Пора, я думаю, ехать, а? Без четверти два, пока доберемся… Ты на своей тачке или с нами?
– Подождите, я только переоденусь. Бабка не любит, когда я в этом тряпье. – Базаров посмотрел на небо. – Настоящая баня сегодня. Жди грозы к вечеру.
Они ждали его у машины. Принесли в ведре многострадальные розы. Головки их уже начали вянуть.
– Договорились о делах? – спросила Катя. Надо же было что-то спросить – молчание становилось тягостным.
– Да. Они сделают нам крупный заказ на поставку горного снаряжения. Базаров задумал рейд тренировочный на Домбай. – Мещерский отвечал неохотно. Катя его хорошо знала, поняла так: Сережка увидел здесь что-то, что ему не очень понравилось, жалеет, что связался, но отказаться уже не может. Мягкий характер.
– У них тут под соснами какой-то чудной алтарь, – сообщила она.
– Я видел.
Она подождала объяснений, но он молчал, и Катя снова спросила:
