– А почему вы Суворову на базе ночевать не разрешаете? – спросил Колосов.
Званцев помолчал, потом ответил:
– Он молодой, для таких – сто верст не крюк.
– Эх, Олег, сами вы себе противоречите.
– Ничего подобного. Впрочем, я и не возражал, это Ольгин так распорядился.
– Он что, к Калязиной приставал?
– Нельзя сказать, чтобы Суворов ей проходу не давал, но… в общем, лез со всяким непотребством: что, да почему, да что вы чувствовали? Баба Сима человек была старой закалки, ей и слушать-то такое было невтерпеж, тем более от парня молодого. Ну, Шура и решил ее оградить, насколько это было возможно.
– А почему вы Суворова не уволили?
– Господи, да кому он мешает-то? – Званцев всплеснул руками. – К нам он не пристает, работает старательно. А что треплется – так пускай его. А на его оклад все равно никого не сыщешь. Он вполне безвредный, тем более сейчас и жаловаться на него некому стало. Да… эх, баба Сима… Скоро ли вы…
Он хотел спросить, скоро ли найдут убийцу, но ему помешали. Со стороны клеток донесся резкий визг, затем уханье.
– Черт, Флора снова руки распускает, – Званцев двинулся к клеткам. Колосов последовал за ним.
Когда они подошли ближе, из дальнего конца обезьянника стал слышен и другой звук: глухое мерное постукивание.
Шимпанзе Флора и Чарли сидели в смежных клетках, разгороженных сетчатыми «ширмами». Сейчас сетка была немного сдвинута, так что между нею и стеной оставалось свободным узкое пространство. Обезьяны сидели у самой перегородки. Самка Флора просунула в щель длинную волосатую руку и пыталась схватить Чарли. Тот увертывался, ухая, когда же ей удавалось ухватить его, разражался притворно негодующим визгом.
Званцев задвинул сетку на место.
– А почему вы не держите их вместе? – спросил Никита и прислушался: снова донеслись те звуки – словно кто-то забивал молотком клинья.
– Флоре общество противопоказано.
– Почему?
– По причине странностей характера.
– Странностей? Каких?
– В Берлинском зоопарке она содержалась в вольере в стаде с другими шимпанзе. Все было хорошо, но вдруг она повела себя несколько необычно: отняла и убила у своих соплеменников двух детенышей. И съела их.
Никита покосился на обезьяну. Та, тихо пыхтя, искала что-то у себя в шерсти.
– Значит, они все-таки убивают? – спросил он, и голос его дрогнул.
Званцев вздохнул.
– Если встречаются два стада шимпанзе, между ними вспыхивает весьма кровопролитная война. Почти как у нас. Но внутри стада-семьи убийство сородичей, тем более детенышей – вещь из ряда вон выходящая. У Флоры ярко выраженная аномалия поведения. Она убивает слабых, и не только из побуждения каннибализма, но ради самого акта убийства. Поэтому мы держим ее отдельно.
– Держите и изучаете. А как… – Никита сглотнул. – Каким образом они убивают?
– По-разному. Известная натуралистка Джейн Гудолл описывала различные способы охоты шимпанзе на обезьян других пород. Они могут оторвать у жертвы конечности, выпотрошить, размозжить череп, наконец.
– Олег… а на людей… на людей они нападают?
– В Руанде, кажется, были зафиксированы два случая нападения на детей. Но оба раза спровоцированные. В принципе, если их не трогать, они мало нами интересуются.
– Ничего себе мало, ишь как смотрит! – Никита кивнул на Чарли, прильнувшего к прутьям. Он перевел взгляд на Флору.
Тут снова донесся стук.
– Выходит, мозги и они любят, – пробормотал Никита.
– Лакомятся иногда. А кто еще? Вы сказали «и они»?
– А, ерунда. А кто это у вас там долбит?
– Это один из наших экспериментов по программе «Рубеж человека». Ольгин говорил вам, кажется. Хотите взглянуть?
Званцев гостеприимно повел его вдоль клеток.
– Исследуется возможность современного антропоида перейти от случайно найденного орудия к изготовлению с его помощью уже другого посредника – примитивного орудия труда, – пояснил он. – Это наша давняя тема. Они… Никита Михайлович, что с вами? С сердцем плохо, да?
Никита, белый как полотно, остановившимся взглядом смотрел сквозь прутья клетки, где Хамфри, тот самый великан Хамфри сидел на бетонном полу и долбил камнем по струганому деревянному диску. И
