поискового затаились именно там, как завзятые снайперы.
А дома, как оказалось, кончился хлеб. И Кате пришлось возвращаться по жаре и солнцепеку в магазин. Когда же она, нагруженная сумками, наконец доползла до родной калитки, то увидела вишневую «девятку», мелькнувшую за поворотом. Оказалось, что в ее отсутствие к ним заезжал Кузнецов.
– Он в прокуратуре с утра был, у него документы какие-то вчера забрали по квартирному вопросу, а сейчас следователь вернул, – рассказывала Нина, собираясь обедать. – Злой как черт Шурка: нос к носу, говорит, столкнулся в прокуратуре с Хованской. По-моему, он бесится, что ее отпустили. Как же он ее ненавидит! Но на такую прожженную бестию наручники непросто надеть. Я пыталась объяснить ему, как это сложно.
– А сюда зачем он приезжал? – поинтересовалась Катя, хотя… в принципе что было спрашивать? И так все ясно.
– Так просто… проведать… А еще предлагал забрать нас сегодня в Москву. Говорит: как вы тут одни? Но я пока отказалась. Хотела обедать его оставить с нами – не остался. Говорит, дел в Москве позарез.
Катя скользнула насмешливым взглядом по приятельнице: на шее Нины цветочком аленьким полыхало пунцовое пятнышко – след от поцелуя. Господи боже, вот жизнь – Катя даже вздохнула от зависти. У кого что на уме! У кого дела святой инквизиции, этакий новоявленный «молот ведьм», а у кого – пылкие лобзания на дачной террасе под свист вскипающего самовара!
После обеда время тянулось медленно и тоскливо. На закате Катя снова выглянула за калитку, прошла по улице до угла – зеленая стена кустов соседской дачи была по-прежнему непроницаема и безмолвна.
В пять вечера Колосов, иссякнув в придумывании благовидных предлогов для задержки в районе, решил-таки возвращаться в Москву. И звонок мобильного застал его уже на пороге дежурки. Поступил очередной рапорт от группы наружного наблюдения за фигурантами. Новостей было немного: Хованская весь день не покидала дачу. Ищенков в половине четвертого отправился в бассейн клуба «Атлетико», а Смирнов… Колосову по телефону перечисляли адреса мест, которые успел посетить режиссер. В три часа дня он покинул здание театра и на принадлежащей театру «Шкоде» с шофером наведался на Большую Дмитровку и в Художественно-театральные мастерские, где провел около сорока минут в беседе с руководителем бригады декораторов, обсуждая условия размещения новых заказов на будущий сезон.
Из вестибюля мастерских им был сделан звонок по мобильному, адресат которого установлен не был. Затем Смирнов на машине доехал до агентства по продаже авиабилетов в гостинице «Метрополь», где у оператора выяснял возможность бронирования двух авиабилетов на самолет авиакомпании «Эр Франс» до Парижа. Билеты были забронированы на следующую пятницу, обратные – на понедельник. Складывалось впечатление, что Смирнов от пережитых потрясений намеревается устроить для себя и для кого-то еще этакий европейкий уик-энд.
Из агентства он снова позвонил, и на этот раз номер определили: это был телефон собственной квартиры Смирнова, где теперь проживала его жена. По номеру работал автоответчик.
Покинув агентство, Смирнов поехал… Колосов слушал адрес: фигурант, так и не дозвонившись жене, видимо, решил навестить родные пенаты. У подъезда он отпустил машину и нажал код домофона.
– Если он дома зависнет, я с вашего разрешения, Никита Михайлович, оставлю по этому адресу машину и группу, а остальных переброшу пока на другие участки, – известил Колосова начальник дежурной смены.
– Только держите меня в курсе, если что появится, – попросил Колосов.
Он дал отбой телефону, и тут его отвлекли на несколько минут: в Старо-Павловском ОВД начался вечерний инструктаж участковых инспекторов, обслуживающих прилегающие к Май-горе и Заречью поселки. Личный состав этих отделений милиции был переведен на усиленный вариант в связи с нераскрытой серией убийств. Участковым требовалось дать очередные ЦУ, и роль «указующего начальственного перста из главка», естественно, пришлось исполнять Колосову.
Когда он наконец освободился и уже шел к машине, чтобы заехать сначала на заправку, потому что путь домой был долгий, у него снова, как в старом детском стишке, «зазвонил телефон». И когда Колосов услыхал взволнованный голос начальника дежурной смены наблюдателей, с которым расстался всего несколько минут назад, он внезапно понял, что уехать ему сегодня из района так и не удастся…
– Никита Михайлович, что-то произошло. У Смирнова, – докладывало сопровождение. – Он поднялся на лифте, сначала звонил в квартиру, затем открыл дверь своим ключом. В квартире пробыл всего минут десять. Потом вышел. Точнее, вылетел как ошпаренный оттуда. Сел на лавку у подъезда… Ну, ей-богу, краше в гроб кладут… Посидел-посидел, потом поплелся по улице. Зашел в бар на углу. Тут такой пивной подвал. Заказал коньяк прямо у стойки, даже за столик не присел. Потом вышел на улицу, начал голосовать. Несколько частников отпустил. А вот сейчас возле него такси муниципальное как раз тормозит… Все, садится, поехал.
– Куда направляется?
– Никита Михайлович, такси по направлению к МКАД движется. Сдается нам… к вам он возвращается. Если мы правы, то часа через полтора ждите.
Колосов посмотрел на часы. Что это еще за новая каша заваривается? Что произошло? И к кому едет Смирнов? К Хованской? Зачем?
ЭТО УЖЕ НЕЛЬЗЯ ОСТАНОВИТЬ. Ему вспомнилось жалкое, испуганное лицо фигуранта…
Желтое такси Катя и Нина увидели на повороте дороги. После ужина была ужасная тоска. И они снова отправились бродить – снова шли берегом Сойки, над которой поднимался теплый туман, гуляли в роще у подножия Май-горы, смотрели на догорающий закат, багровый и торжественный.
Обе были на сто процентов согласны, что отпуск понемногу превращается в пытку ожиданием. После бешеного калейдоскопа трагических событий, мелькавших тут в течение этих шести дней, подобное затишье казалось искусственным и зловещим. Словно все замерло в ожидании какого-то события… Знать бы вот только – какого.
Предвестником надвигающихся перемен явилось это желтое такси. Катя почувствовала это, едва лишь увидела машину – холодок пополз по спине…
– Смотри-ка, – она остановилась на обочине дороги.
– Кто-то едет, – Нина вглядывалась в сгущающиеся сумерки. Свет фар слепил ее.
