– Я понимаю, формальность…
– Нет, не только. Этого очень хотела Оксана, их мать. Я исполнил ее желание.
– Ваша жена рано умерла?
– Да. Брак наш длился пять лет. Рак. Говорят, климат усугубил. Не следовало менять умеренную полосу на жару.
– И вы взяли детей на воспитание?
– Взял. Точнее, они и так уже находились на моем иждивении.
Последняя фраза говорила о многом. Но вопросы начальника отдела убийств к «приемному отцу» еще не были закончены.
– Когда здоровье вашей приемной дочери начало ухудшаться? – спросил Колосов.
– Когда мы поняли, что у нее не все дома? Лет с тринадцати, по-моему, первые признаки обнаружились. Ну, переходный возраст… Начались какие-то дикие фокусы, девочка начала уходить из дома. Потом… Ну, я не помню точно. Все в таком духе продолжалось. Пришлось показать ее детскому психиатру.
– С годами болезнь усугубилась?
– Да, с годами такие болезни не проходят. Лера неоднократно лежала в больнице. Поверьте, я делал все, что мог. Но это наследственное. Как я узнал, и бабка Леры тоже страдала душевным заболеванием.
– А с Константином у вас как отношения складывались?
– Неплохо поначалу. Меня всегда радовал этот одаренный и серьезный мальчик. Я старался со своей стороны сделать все, чтобы перед ним открылась самая широкая дорога в жизни.
Белоконь явно имел в виду помощь при поступлении в престижнейший МГИМО.
– Но как же тогда вдруг получилось, что у вас не стало сына? С которым вы прожили столько лет, о котором заботились, которым руководили?
– Так получилось.
Повисла пауза. Затем Белоконь, кашлянув, спросил:
– У вас самого есть дети, молодой человек?
– Пока нет.
– Так вот, те вопросы, которые вы тут мне задаете, и те ответы, которых добиваетесь от меня, сейчас в силу целого ряда причин, например, в силу вашего возраста… короче, что бы вы ни спросили – все равно они окажутся для вас непонятными.
– Я постараюсь понять, Виктор Сергеевич. Вы только объясните.
Но Белоконь молчал.
– Разрыву вашему ссора предшествовала, скандал? – не унимался Колосов. – Быть может, вы жениться повторно хотели, а ваш приемный сын против был? Или, уж простите, имущество какое не поделили?
– Все возможно. Это что, имеет какое-то отношение к смерти Леры?
– Ваша приемная дочь, Виктор Сергеевич, хотя – я замечаю – вы упорно избегаете называть ее так, умерла от отравления. Понимаете? И у нас есть сомнения в том, что она выпила эту ядовитую дрянь добровольно, просто желая свести счеты с жизнью.
– Вы хотите сказать, что ее мог кто-то отравить?
– Да, это я хочу сказать! Когда вы виделись с Валерией и Константином в последний раз?
– Несколько лет назад.
– Сколько лет?
– Десять или девять.
Колосов запнулся. Срок давности, как говорят в милиции, солидный.
– Константина я, правда, как-то встретил зимой, – продолжил Белоконь. – В консерватории, когда Рената Скотто давала концерт. Он был с женщиной. Сделал вид, что мы не знакомы.
Колосову хотелось крикнуть: да почему? Черт возьми, что между вами произошло? Но спрашивать, кричать, идти в лобовую атаку было бесполезно. Белоконь был из тех людей, которые сами никогда не повышают ни на кого голоса, но и другим диктуют собственную манеру беседы. Метаморфоза чувств и отношений в этой семье оставалась для Колосова загадкой. Одно было ясно: у Сорокиных что-то произошло примерно лет десять назад. Причем настолько серьезное, что сразу же поломало весь привычный уклад жизни этой семьи.
– Все эти годы вы не помогали вашей приемной дочери материально?
– Она совершеннолетняя.
– Разве вы не оформляли опекунства, когда выяснилось, что…
– Нет. Ее опекуном стал Константин.
– А он оказался хорошим и верным братом для Леры – не находите?
«Не таким, как ты отцом, сукин ты сын», – недвусмысленно прозвучало в голосе Колосова.
– Вы только что, молодой человек, сообщили мне, что моя приемная дочь умерла от отравления.
