думай – понял? – Обухов был сама деловитость. – Коллега, конечно, о тебе позаботится, для того и едет с тобой, но… Береженого бог бережет. Короче, чуть пуля свистнет – второй не жди, сигай с машины и на землю. Ясно?
– Ясно. – Модин побелел как мел. А Колосову стало досадно: злодей Генка нагоняет на заявителя страх. Делать ему больше нечего. Ведь стреляют в таких ситуациях только дефективные, а также зеленое пацанье. А красновцы люди ушлые и ученые.
На перекрестке перед светофором у заставы Ильича Модин обернулся к Колосову:
– Мне можно позвонить? – Он вытащил из чехла на поясе мобильный телефон.
– Кому? – Колосов полез в карман за сигаретой: как же в кандалах да при деньгах курить охота!
– Жене. Она в больнице, я ей всегда по утрам звоню. Не хочу, чтобы сегодня волновалась.
– Звоните, только быстро.
Разговор Модина с женой был короток: «Как себя чувствуешь? Приеду».
– Хворает супруга? – спросил Колосов, когда Модин закончил.
– После операции. Камень в почке удалили. Вроде удачно. Лазером.
– А-а… – Колосов подумал: черт возьми, ведь даже располагая данными негласного наблюдения за Модиным, он фактически не осведомлен о его жизни. Ну, это и понятно – сам Модин его никогда и не интересовал. Он был важен лишь как источник информации о жизни другого человека и его семьи…
– Сколько лет женаты? – спросил он.
– Уже тридцать четыре года. Скоро юбилей справим, даст бог.
– Солидный стаж. А я думал, у вас…
– Что? – Модин смотрел на него тревожно и настороженно в зеркальце.
– Ничего, так… – Колосов пожал плечами. Ишь ты, толстосум, не бросает, значит, подругу своей «голодной студенческой юности». Не бежит в загс рысью, как это водится сейчас у них, с моделью из журнала.
– Не волнуйтесь, ни с вами, ни с женой вашей ничего не случится. Все под контролем.
– Я стараюсь сейчас об этом не думать. А у вас, молодой человек…
– Никита.
– А у вас, Никита, у самого семья есть, дети?
«Кто-то уже задавал мне на днях этот вопрос… – Колосов припоминал с трудом. – Ах да, отчим Сорокина, покалеченный в автокатастрофе дипломат». Он погладил ладонью кожу другого «дипломата», лежащего у него на коленях.
– Нет.
– Значит, у вас все впереди. Можно только позавидовать. Колосов хотел спросить: чему, господи? Но не спросил, опять поймав в зеркальце лихорадочно-блестящий, взволнованный и вместе с тем какой-то отрешенный взгляд Модина.
Их встретили, как и предполагал всеведущий Обухов, отнюдь не на 42-м километре, как было условлено, а гораздо раньше. Модин едва успел миновать автозаправку на окраине Балашихи, как внезапно им посигналила шедшая по встречной полосе синяя «девятка». А идущая следом за ними серебристо-серая «Ауди» внезапно резко пошла на обгон, прижимая их к обочине. А затем, не прекращая движения, заставила свернуть с Горьковского шоссе на так называемую «Балашиху-2», а потом и на тихий пыльный проселок, уводящий в картофельные поля.
Колосов глянул на часы: 9.03. Место встречи ему очень не понравилось: в поле ты как на ладони. Но и те, кто тебя прикрывает, естественно, тоже. А следовательно…
Три машины медленно сбавили ход, затормозили. Из «Ауди» не вышел никто, а там сидели четверо. Из синей «девятки» вышел парень в джинсах и кожаной куртке – непрезентабельный прыщавый блондинчик, очень молодой. Колосов не видел в фотобанке обуховской галереи «Группировка» этого лица.
Парень рывком открыл дверь модинской машины. Скользнул настороженным взглядом по сидящим в салоне:
– Где?
– Здесь. – Колосов сидел, облокотясь локтями на кейс с деньгами. (Парень не видел пока его «кандалов».)
– Цифра?
– Восемнадцать двести семь.
Парень протянул руку к кейсу, набрал код, открыл, посмотрел.
– Почему вас двое?
– А вы что хотите, чтобы я один сюда приехал, в эту глухомань? – неожиданно желчным тоном окрысился Модин. Он тоже мельком глянул на деньги в кейсе – и на его скулах заиграли желваки. – Это мой сотрудник. Мой телохранитель.
Парень оглянулся на «Ауди», оттуда никаких команд не поступало. Тогда он протянул к кейсу руку и тут только заметил «кандалы».
– Опупели, что ли, вконец? – Даже в такой нервозной ситуации врожденное чувство юмора его не подвело, за что Колосов сразу и невольно проникся к нему слабой симпатией.
– Расписочку верните, – сказал он.
