настороженно: они говорили про Смирнова, это она кое-как поняла. Причем говорили таким тоном, словно знали про руководителя «Табакерки грез» всю подноготную. Кате стало до слез досадно: как уж тут помогать Никите добывать информацию, когда ты, да и Нинка (что греха таить), – настоящие белые вороны в этом сплоченном дачном коллективе. Чужие и лишние в этих полуфамильярных «соседских» беседах.
– И не наладится в ближайшем будущем, – продолжил Кузнецов. – Квартиру-то он на следующий месяц снял – я хозяйке деньги возил тут. А туда-то, домой, он ни ногой сейчас. Она ведь, Наташка-зараза, и на порог его сейчас не пускает.
– Шура, ты про что это? – Нина появилась на террасе с огромным фаянсовым блюдом в руках для арбузов.
– Да про старика своего, про Олега нашего вещего. Проблемы у него семейного плана. С женой молодой. Ах, с лица он почернел весь.
– Про Сми-ирнова? Что случилось-то? – Нина была само любопытство. – С женой поссорился, да? Да ведь они так недавно поженились и уже… А она правда такая молодая? На сколько его моложе? На двадцать пять лет? Больше даже? Ой, вот здорово! А где маленький их? Шура, ну что ты отворачиваешься, ты же обещал про него как-нибудь рассказать. Он же такой знаменитый, такая личность одиозная, а ты с ним накоротке и…
– Ш-ш, девчонки, я не сплетник. Не мужское это дело. Не тормоши меня, Нина. Буду языком молоть – выгонит меня к чертовой матери. Олег мужик капризный, с гонором, да и избалованный. Да черт с ним! Что вы все про него да про него! Я к вам в гости пожаловал, а вы все про Смирнова! Невежливо даже как-то. Давайте, командуйте – я арбузы пошел мыть. Сейчас на шоссе у азербайджанцев купили – прямо с колес продают. Тетке и вам парочку – жизнь подсластить. Нина, не трогай, он же тяжелый! Я сам.
Починка «Рубина» завершилась на удивление быстро. Едва лишь помыли арбузы, Владимир, подгоняемый «дельными» советами Кузнецова, что-то поправил в проводах и лампах – и вот рябь на экране пропала и удалось настроить целых три канала.
«Человек в тельняшке» хотел было тут же вежливенько и тактично откланяться, но хлебосольная Нина Картвели не позволила: буквально за рукав поймала – нет, нет, как можно! Мы вам, Володя, по гроб жизни теперь обязаны, чаю, пожалуйста, выпейте, арбуза попробуйте.
Его присутствие за столом сразу же наложило отпечаток на всю их беседу, которая никак не клеилась. Нина хлопотала по хозяйству. Катя молча пила чай и напряженно размышляла: «Ну о чем, о чем же мы с ним сейчас разговаривали? Что он имел в виду? От чего предостерегал нас?» Владимир тоже молчал, лишь изредка отпускал самые невинные замечания типа: «День какой сегодня жаркий, а?» или «Арбуз – чистый сахар». За столом в результате царил Александр Кузнецов.
Катя видела: приход особы мужского пола в Нинин дом он расценил… Ну, скажем, как прямой вызов собственному влиянию. Сразу же распушил хвост, став похожим на забияку-петуха. Нина неодолимо влекла его к себе. Он не мог этого уже скрыть. Не в силах был притворяться равнодушным. По тому, как он смотрел на нее через стол, и слепой бы понял, о чем он думает и что хочет.
Катя как-то странно ощущала себя в этой ситуации: ей все казалось… Нет, не то чтобы Нина Картвели была недостойна, нет, нет, она выглядела превосходно на своем седьмом месяце. Но Кате прежде казалось, что женщина в положении вызывает у мужчин – ну, скажем, сложные, смешанные чувства (яркий пример того был Константин Сорокин).
Но сейчас она так ясно читала на лице Кузнецова совсем другое: как ему нравится эта женщина, носящая под сердцем чужого ребенка. Нравится так, что трудно, почти невозможно отвести от ее лица взгляд. Нравится так, словно иные женщины даже и не существуют…
Арбузы были на редкость сладкие и спелые – азербайджанские, одним словом. Но Кузнецов их нещадно критиковал: «Нет, девчонки, это все не то. Вы испанских не ели. Размером – во, с бычью голову. А на вкус – мед! А какой там виноград в Андалузии, какие яблоки, какое вино!» Испанией, в которой ему доводилось бывать в качестве «московского торгового гостя» по делам оптовых закупок обуви и галантерейных товаров, Кузнецов буквально бредил. Тут только до Кати дошло, отчего он вызубрил Лорку наизусть.
Кузнецов сыпал названиями городов, в которых побывал: Мадрид, Барселона, Гранада, Кордова, Севилья, Кадис. Рассказывал, как настоящий поэт, о пляжах Коста-Брава и Бенидорма, где отдыхал «до кризиса». Критиковал остров Майорку и майскую корриду в Барселоне, устраиваемую на потребу глупых туристов: «Тощие, чахлые быки, вялый темп поединка, никакого блеска и риска, ни капли крови – барахло». Но зато взахлеб нахваливал бары Кордовы и Севильи, где летними вечерами сходятся на стакан вина жители кварталов, в основном местная молодежь, и до самой поздней ночи слушают своих кумиров – гитаристов, певцов, танцуют. И льется рекой дешевое красное вино. И в его виноградном дыхании кажется, что весь залитый ночными огнями город и черное южное небо над ним пляшут в ритмах фламенко.
Что-что, а рассказывать про Испанию Кузнецов умел. Катя не раз впоследствии вспоминала эти его рассказы…
– И с делами там, если с умом подойти, тоже легко можно устроиться, – разглагольствовал он. – С видом на жительство проблем нет, если имеешь ну хоть небольшой стартовый капиталец. Купить квартиру в Барселоне или в Севилье в три раза дешевле, чем в Москве. Опять же налог на недвижимость ниже. И потом, если ты намерен открыть собственное дело – ну хоть крошечный бар русский или ресторанчик, где предоставишь хоть одно рабочее место местным, тут же сразу тебе – куча дополнительных льгот по налогообложению. И потом с испанцами дела легко вести. Они люди слова, сказал – сделал, люди чести. Не то что здесь у нас: того гляди кинут свои же, да так, что в грязи захлебнешься… И потом русских там любят, понимают нас, что ли… Классный народ эти ребятки Леона и Кастилии, дети Дон Кихота. Там даже ритм жизни с нашим схож, правда! В Америку вон сейчас наши дуют, за океан, а там жить нельзя, с тоски дохнут. А Испания, ребята, это… Эх, и нагадала мне гадалка одна – окончу дни свои я где-нибудь у Гибралтара под шум ветра в соснах.
– Ты испанский-то знаешь? – улыбнулась Нина.
– Ну так! С преподом-частником год долбил. Признаюсь только вам: говорю ужасно, с адскими ошибками. Но люблю это дело! Иногда подумаю: мама моя родная, что плету-то! А ничего – они люди с душой, понимают, а шероховатости прощают, только по плечу хлопают, смеются. А без языка там кранты. Если уж перебираться туда насовсем, то надо в курсах быть, что у них там и как.
– Уехать, значит, хотите в Испанию насовсем? – Катя оторвалась от своих дум.
– Ну, там посмотрим. Как карты лягут. Тут у нас сейчас особой каши не сваришь.
– Все куда-то уезжают, куда-то стремятся. – Нина вздохнула. – Вы все уедете, мы одни тут среди березок и полей останемся. Вы там станете завзятыми испанцами, а мы тут дома…
