престижном магазине.
«Интересно, – думал Колосов, – на что сейчас живет вдова? Муж умер. Конечно, человек он был небедный, после него много чего осталось, но… картины, вещи, говорит, что не продает, музей организовать желает. Музей-квартиру, что ли? А сама куда денется тогда? И на даче ремонт сделала, внизу тоже, видимо, все переоборудовано. На какие деньги она себе все это позволяет? И вообще, чем она сейчас занимается, где работает? И работает ли? Балерины, если она и правда когда-то на сцене выступала, в сорок с хвостом на пенсию уходят, даже самые знаменитые. И пенсия-то грошовая…»
Александра Модестовна негромко постучала в крайнюю дверь: «Олег, к тебе пришли», развернулась и направилась к лестнице, всем своим видом показывая, как она неприятно поражена бесцеремонностью своих посетителей.
Дверь приоткрылась – узкая щель. Их явно разглядывали. Потом дверь открылась шире, и на пороге появился Смирнов. Он болезненно щурился, словно от яркого света. А в коридоре, лишенном окон, было сумрачно. Колосов не раз видел этого человека по телевизору и думал, что тот будет точно таким же, как на экране. Вид Смирнова поразил его до крайности.
Перед ним стоял почти старик – небритый, опухший, с отечными мешками под глазами, с землистым цветом лица, всклокоченной шевелюрой. В нос шибануло резким запахом пота, немытого тела. И еще какой-то тяжелый, неприятный запах шел из комнаты – от него к горлу волной поднималась тошнота.
– Что вам нужно? В чем дело? Кто вы такие? – Смирнов смотрел на них, все так же щурясь, словно у него болели и слезились от света глаза. Он напоминал ночную птицу, ослепленную электрическим светом. Одет он был в дорогой спортивный костюм, самую дачную нашу униформу. Однако складывалось впечатление, что он вот уже несколько суток подряд его не снимает, да и спит в нем, не раздеваясь. Колосов заметил у него черную шелковую косынку. Смирнов нервно комкал ее в левом кулаке.
Они с Карауловым в который уж раз официально, с демонстрацией «корок», представились режиссеру.
– Нам необходимо с вами поговорить, Олег Игоревич, – сказал Караулов многозначительно.
– О чем? – Смирнов тяжело глянул на них из-под набрякших век. – По какому такому поводу меня на даче моих друзей посещает следователь прокуратуры? – Он перешагнул через порог, захлопнул дверь в комнату, не пропуская их туда, а держа, как незваных гостей, в коридоре. Плотно прислонился к двери спиной.
В это самое время в конце коридора приоткрылась на узенькую щелку еще одна дверь, но тут же захлопнулась. Кто-то либо подслушивал, либо просто не желал показываться чужим людям на глаза.
«Если бы не их почтенный возраст и репутация, можно было бы подумать, что они тут все просто зависли на даче в глубоком похмелье, как это у творческой интеллигенции нашей порой случается – гениальный коллективный запой», – промелькнуло в голове Колосова. Вспомнилось, как однажды с опергруппой в качестве «ответственного от руководства» он выезжал в Переделкино на кражу с дачи модного поэта. И тот встречал их в полной прострации, пьяный и растерзанный, а о пустые бутылки из-под дешевой водки в прихожей трудно было не споткнуться. «Может, и правда это тут мы в разгар попали маленького дачного, как это Шукшин говаривал, – бардальеро? – Но Колосов тут же сам себе возразил: – Но спиртным от этого гуся театрального и не пахнет вроде. Вокзальной уборной несет, это точно, а чтобы водкой… И бабы тоже вроде трезвей стеклышка».
– Я хочу побеседовать с вами в связи с расследованием уголовного дела, находящегося в моем производстве, дела об убийстве в поселке Май-Гора известной вам гражданки Сорокиной и некоего гражданина Тарантинова Петра Егоровича, которые… Олег Игоревич, да что это с вами? Вам плохо?! – Караулов, поперхнувшийся на середине своей давно уже заготовленной «следственно-процессуальной» фразы, тревожно придвинулся к Смирнову, который внезапно сильно побледнел. – Вам плохо?
– У меня был приступ ночью… Ничего, сейчас… Сейчас пройдет… вот уже… Извините, печень барахлит… («А вдова только что сказала, что сердце», – отметил про себя Колосов.) Ничего, все в порядке. – Смирнов еще плотнее вжался в дверь спиной. – А что… тут, значит, еще кто-то умер насильственной смертью? Когда?!
– Сегодня ночью. Тарантинов, местный житель, из поселка. Он вчера работал на вашем участке, косил траву. Наверное, видели его?
– Нет, нет, не видел. Я никого не видел. Мне нездоровилось. Весь день с дивана вчера не поднимался, приступ… За книгой вот коротал время… Вильям Шекспир, «Буря», любите Шекспира, молодые люди? Я приехал сюда, на дачу своих друзей, чтобы в тишине на свежем воздухе немного поработать над этой пьесой, хочу спектакль сделать, замахнуться, так сказать, на Вильяма нашего Шекспира, пора… А вы любите классику, молодые люди? Умные молодые люди… Ведь это вам старик написал: «Мы созданы из вещества того же, что наши сны. И сном окружена вся наша маленькая жизнь». Жизнь, да… А тут приступ, печенка скрутила вдруг… Я вчера света белого невзвидел, камни, чтоб их… Операцию надо делать, да вот все никак не решусь… А про этого человека, фамилию которого вы назвали, я ничего не знаю. Он мне не знаком. Я вообще не понимаю, при чем тут я и что я могу сообщить вам в связи с вашим делом. Я в поселке никого не знаю. Как видите, не живу тут, гощу у знакомых. Вряд ли чем-то реально могу вам помочь…
Он говорил на одном дыхании, без пауз, без знаков препинания, стремительно, словно не хотел дать им повода перебить себя. Их взгляды встретились. Глаза Смирнова были полны страха, растерянности и боли. Он был бледен как полотно, кровь отлила от его полных обрюзгших щек, кожа стала восковой. Полное, еще крепкое тело его трепетало как лист. Он был близок к панике и сдерживался из последних сил. Колосову никогда впоследствии не доводилось видеть в глазах человека такого ужаса и такой муки. Они смотрели друг на друга. Была долгая, напряженная пауза. А затем…
– Ну, раз такое дело, раз вы ничем не можете помочь, тогда – извините великодушно. Видимо, и правда мы вас зря побеспокоили, – произнес Колосов громко. А Караулов, от которого тоже не укрылся панический испуг фигуранта, просто дара речи лишился от неожиданности, никак не в силах взять в толк, отчего же его напарник из розыска в такую решительную минуту, когда кажется, что для успеха дела надо всего лишь еще чуть-чуть поднажать на допрашиваемого, необъяснимым образом дает вдруг задний ход и идет на попятный!
– Мы сейчас опрашиваем всех жителей дачного поселка, – продолжал Колосов, не давая времени Караулову опомниться и вмешаться. – Потому и к вам, Олег Игоревич, обратились. Ну, еще раз извините, служба.
– Ничего, был бы рад помочь, но…
– Извините великодушно. – Колосов уже направлялся к лестнице, чуть ли не силой таща за собой упирающегося следователя прокуратуры, который не мог взять в толк: ПОЧЕМУ ОНИ УХОДЯТ, ТАК НИ О ЧЕМ И НЕ ПОГОВОРИВ С ЭТИМ СТРАННЫМ ЧЕЛОВЕКОМ, КОТОРЫЙ ТАК ЯВНО БОИТСЯ…
