– Его убили в Измайлове в драке, – лицо Галича потемнело. – На моих глазах прикончило пьяное хулиганье. Они бы и меня убили, но прибежали работяги. Борю «Скорая» не довезла до больницы. Они нас били металлическим прутом.
– В детстве на ваших глазах произошла такая трагедия. Вы должны понять, именно поэтому вы должны понять и нас. Какая складывается ситуация, – Жужин отодвинул от себя бланк протокола. – В Новом Иордане убиты три человека – девушка Мария Шелест и двое свидетелей из Воронежа: гражданка Хиткова и ее сожитель Солнцев. Вам знакомы эти фамилии?
– Нет. Никогда не слышал.
– Ваш брат признался в убийстве девушки. Явился к нам с повинной.
– Не может такого быть.
– Он не рассказал вам, что сидел у нас в ИВС три дня?
– Он сказал, что его забрали в полицию.
– По какой причине?
Галич молчал.
– Я повторяю свой вопрос: вы утверждаете, что он сообщил вам о том, что его забрали в полицию. По какой причине?
– Он сказал, что это связано с исповедью его прихожанина.
– С исповедью? Фамилия прихожанина?
– Да вы что, он же священник. Про такие вещи я не могу его спрашивать. Да и вы тоже.
– Я следователь следственного комитета при прокуратуре, и я тут представляю закон, мне решать, какие вопросы задавать, – отчеканил Жужин. – Вам и вашему брату-близнецу. У отца Лаврентия алиби. Он не совершал убийств.
– Рад, что вы разобрались.
– Мы разобрались не во всем. Где вы находились двенадцатого июня в период с семи вечера и до утра?
– Вы это серьезно?
– Все очень серьезно, Владимир Маркович. Вы были знакомы с Марией Шелест?
– Нет, я же сказал.
– Вот с ней, – Жужин выложил на стол снимки Маши, взятые у ее родителей. – Вот с этой девушкой – зверски убитой?
Поверх этих фотографий легли снимки утопленницы из Гнилого пруда с разбитым изуродованным лицом.
Галич смотрел на фотографии.
– Нет, – ответил он.
– А вот это вам знакомо?
На стол легли снимки с другого места происшествия – кострище в Ордынском лесу и два обгоревших трупа.
– Я же сказал – нет!
– Где вы находились вечером двенадцатого июня?
– Я не помню.
– Вы приезжали в Новый Иордан?
– Нет, не приезжал. Я вообще там никогда не был.
– Что, и у брата в новом доме, на новоселье? Вы же, ваш холдинг спонсировал строительство.
– Брат приезжал ко мне.
– А вы к нему в Новый Иордан – нет. Странно.
– Лиза больна. Им там дома не до гостей.
Галич сказал это просто.
– Так вы не помните, где вы находились двенадцатого июня вечером?
– А вы разве помните, где вы были такого-то числа в июне? На дворе – август.
– Я бы советовал вам вспомнить.
– Я постараюсь, надо спросить моего секретаря и юристов. За рубеж я в июне не уезжал – это точно. В Лондон и в Нью-Йорк я летал по делам позже. А в июне мы провели несколько представительских мероприятий, надо только уточнить числа. Я не помню.
– Очень плохо, что вы не можете ответить мне на этот простой вопрос, – Жужин, словно сожалея, вздохнул. – Я вынужден задержать вас до выяснения.
– Почему? Что я сделал? По какому праву вы меня задерживаете?
– У нас есть основания подозревать, что вы были вечером двенадцатого июня в Новом Иордане.
– Какие еще основания? Да вы что?
– Вас там видели. Видели вместе с убитыми. Мы располагаем свидетельскими показаниями.
– Вы ошибаетесь, – сказал Владимир Галич. – Это бред сивой кобылы. Я могу позвонить своим адвокатам?
– С вами же пришел гражданин Маковский – ваш юридический советник, вот пусть он и позвонит. А мы вынуждены проводить вас в комнату для проведения личного обыска и досмотра.
Глава 41
Блеф
– Оснований для задержания Владимира Галича нет. Но я его задержу – это мой блеф. И пойду я на это ради… – маленький решительный следователь Жужин сделал паузу, – НЕЕ. Этот гад, что лишил ее жизни… Я должен что-то сделать. А в этой ситуации, если чутье меня не подводит, мы взяли правильный след и близки к разгадке. И у нас есть Финдеева – свидетель.
– А кого она видела там, на дороге, если говорит правду? – спросил Гущин.
– Его, братца-близнеца. Галича! – Жужин взволнованно ходил по кабинету. – Теперь все на свои места встает и с явкой с повинной, и с алиби. Там был Галич, и он убил Машу и двоих случайных свидетелей убийства. А Финдеевой просто повезло, что она проехала мимо, не остановилась, слиняла. У Маши могли быть отношения с ним, про которые не знали ее родители. Про которые я не знал… Она, в конце концов, могла сделать так назло мне, причинить мне боль – завести любовника. Богатого парня. Сын Марка Галича – это не то, что какой-то там следователь в районе, с семьей на шее.
Катя слушала тираду Жужина с изумлением. Что за откровения? И совсем противоположные тому, что он когда-то говорил. Казалось, в исступлении он потерял над собой контроль.
– А этот скот зарезал ее. А я до сих пор колупаюсь с этим делом, не могу взять убийцу. Будет он сидеть у меня!
– Коллега, чайку выпейте холодного, – посоветовал ему Гущин по-отечески. – И успокойтесь, ишь разволновались. Так у нас дело не пойдет. Да, есть свидетель Финдеева, единственный очевидец. Это при условии, что она не лжет. Но даже если она говорит правду, что в ее показаниях? Кого она видела там, на дороге? Она утверждает, будто отца Лаврентия. Она ведь его «узнала».
– Но они близнецы, они словно двое из ларца.
– Так это еще надо суду доказать, что наша с вами свидетельница ошибается. Что она добровольно заблуждается, утверждая, что видела этого попа, а не владельца холдинга «Веста», который и был там с потерпевшими. Мария Шелест – редкая красавица, и могло, могло у нее быть что-то с этим парнем. Связь… а потом дошло до трагедии. Но и это надо доказывать. Так что вы успокойтесь, личное все отриньте, – Гущин вздохнул. – Если это, конечно, возможно. И начнем работать дальше. Надо допросить отца Лаврентия. Только боюсь, что это напрасный труд. Против брата он свидетельствовать не станет.
– У меня заговорит. Это тогда, в ИВС, все в молчанку играл, карты нам все спутал. А сейчас заговорит.
– Мы с вами, Коля, посидим тут и послушаем, а разговаривать с ним станет…
– Я? – Катя ощутила холодок в позвоночнике.
– Ты, – Гущин выглядел сумрачным. – Ты ведь у нас спец по переговорам, и он на контакт с тобой выходил. Попытайся еще раз, как умеешь.
Катя не ощущала себя готовой. После рассказа Анны Филаретовны ком в горле не проходил. И слезы… где-то, там, внутри, они не высохли. Когда это она ревела на допросах?
