Но служба, работа… Ох уж эта оперативно-следственная работа… А трое мертвецов, трое убитых, взывающих об отмщении и о справедливости?
– Ладно, – Катя кивнула. – Я с ним поговорю, если он пойдет со мной на контакт.
Привели отца Лаврентия. Они все вчетвером расположились вокруг совещательного стола в креслах.
– Отец Лаврентий, ваш брат скуп на слова, не много мы от него узнали, – Катя говорила правду.
– Володя такой, что поделаешь, – просто ответил отец Лаврентий.
– Мы с вами уже встречались в Новом Иордане.
– Я вас помню. Имя у вас славное – в честь небесной покровительницы Екатерины, – голос отца Лаврентия был усталым. – Храбрая святая, отважная девушка. Вышла на битву, остановила руку демона, когда тот молнией целился спалить один городишко дотла. Поэтому ей всегда молятся во время грозы. Но сейчас у нас, – он глянул в окно, – на улице полный штиль.
– Вы любите своего брата?
– Люблю.
– Из его показаний нам стало ясно, что вы не назвали ему истинной причины своего задержания. Сказали ему, что это связано с вашим прихожанином и тайной исповеди.
– Да? Он так сказал? Это правда.
– Кто этот прихожанин? Фамилия?
Священник молчал.
– Отказываетесь отвечать. Помните, тогда в ИВС я сказала вам, что ваша явка с повинной… если учесть, что вы не псих, не из тех, кто является в полицию и признается во всем, если учесть все это, то она имеет конкретную цель. Так вот, ввиду вновь открывшихся обстоятельств – вашего родства и удивительного сходства с братом – цель эта проясняется. Вы хотели взять на себя убийство, которое совершил Владимир Галич.
– Нет. Мой брат не убивал.
– Почему вы не хотите нам помочь?
– Потому что я ничем не могу вам помочь.
– В детстве вы однажды убежали из дома. Где вы были? Почему вы убежали?
– А, вы про это… Мы постоянно жили в лавре. Там время словно застыло. Я мечтал увидеть Москву, пошататься по улицам, прокатиться на электричке, в метро.
– И это в то время, когда ваша мать… приемная мать умерла?
– Детство не безгрешно. Порой в детстве мы совершаем много такого, от чего потом испытываем стыд и страх. А мысли, что нас посещают в детстве, так ли они невинны? Отец заставлял меня много молиться в детстве. Постоянно молиться, часами. Просить у бога прощения.
– Ваш приемный отец.
– Да, мой приемный отец, которого я считал родным. И почитал согласно заповеди.
– Правда, что ваш брат сам разыскал вас?
– Правда.
– И какое чувство вы испытали, узнав все?
– Счастье.
Он произнес то же самое слово, тем же самым тоном, что и Владимир Галич.
– Ваш брат подозревается нами в убийстве троих человек.
– Вы ошибаетесь, как вы можете… Я пытался вам объяснить, но вы не желаете слушать. Ваша беда в том, что вы не видите очевидного. Вы не верите.
– Чему не верим? Вашим показаниям, больше похожим на ребус? Вашей явке с повинной? Вашему алиби, которое подтверждают двадцать человек? Словам вашего брата-близнеца? Чему мы не верим?
– Вы не верите в него.
– В кого?
– В демона, – отец Лаврентий понизил голос. – Вы агностики, вы все отрицаете. Но отрицание не может служить щитом. Оно еще никого не защитило.
– И где этот ваш демон? – резко спросил полковник Гущин.
Отец Лаврентий хотел что-то ответить, но внезапно мертвенно побледнел и начал заваливаться набок.
Все произошло так неожиданно, что они еле успели его подхватить, иначе бы он рухнул на пол.
– Воды ему! – крикнул Жужин.
– Екатерина, пулей в медсанчасть, зови врача! – крикнул Гущин.
Катя распахнула дверь кабинета и столкнулась лицом к лицу с Анной Филаретовной.
– Что? – воскликнула она, потом узрела отца Лаврентия – белого, с посиневшими губами – и моментально извлекла из своей сумки «старой советской закалки» одноразовый шприц и ампулу. – Пустите меня к нему, ему срочно нужен укол.
– Что с ним такое? – спросил Жужин.
– Подарок ему от Чернобыля, – Анна Филаретовна уже хлопотала возле священника. – На всю оставшуюся жизнь.
Глава 42
Смытые краски
В некоторые места так и тянет.
Вернуться.
Когда мелкий дождик сеет сквозь начинающую желтеть листву.
Когда вода пузырится, вскипая под градом мельчайших капель.
Мелкий дождик сеял, и вода в Гнилом пруду пузырилась, как в гигантской луже. Федор Басов, про которого, кажется, все забыли, стоял на берегу. На том самом месте, где когда-то лежала ОНА, вытащенная из воды.
Травянистый берег избороздили следы колес – машины полиции и МЧС, джип водолазов, обшаривавших дно повторно, – все эти следы можно прочесть тут как по книге.
На железнодорожном переезде снова, как в тот раз, громыхал товарняк. И эхо, пропитанное влагой, нехотя сочилось сквозь звуки дождя в лесу.
Если бы кто-то увидел сейчас на берегу одинокую фигуру, непременно задался бы вопросом, а что делает здесь в этот ранний час, зачем мокнет под дождем странный парень на том самом месте, где лежала убитая – все еще не забытая за эти два месяца в Новом Иордане.
Но Басова в этот ранний час никто не видел. Он постоял, потом вернулся к своему мотоциклу, укрытому под дубом, и надел шлем.
Через четверть часа он уже подъезжал к дому семьи Шелест.
Приткнул мотоцикл в кустах бузины у дороги и пошел, видя впереди себя дачную улицу, потом забор, ворота, крышу дома.
Потом окно комнаты, где она жила.
И – опять-таки странная деталь – окно в непогоду, в дождь было открыто настежь. И легкие занавески промокли насквозь и жалко обвисли, затеняя, заслоняя, что там внутри.
Словно никто в эту комнату и не входил, не поднимался все эти дни, позабыв захлопнуть в спешке окно. А может, его закрыли, и даже на шпингалет. Но оно вдруг отворилось само, впустило ночную прохладу и дождь.
На широком подоконнике скопилась лужица воды. Памятная всем ширма не загораживала стену, валялась на полу.
И краски самодельной фрески полиняли, словно растаяли. И уже невозможно отличить, где было изображено мертвое тело, где ангел в оконном проеме, где бедная Сарра на своем одиноком ложе.
Лишь темное пятно выделялось сбоку – мрачный сгусток размытой черноты. Да раны на штукатурке – дыры, проткнутые гвоздем, там, где когда-то зияли его глаза. Борозды и сколы штукатурки там, где однажды ночью пытались соскоблить краску ножом.
Нет, дождику, капавшему с неба на Новый Иордан, такое было не под силу. Отец Маши Шелест принес из своей мастерской электрический чайник, полный кипятку. И выплеснул кипяток на фреску, смывая
