переглянутся, улыбнутся. Ну, может, парой слов перекинутся. Она ж тут работала, оркестр днем репетирует, так что уж не до гулянок с клиентами, простите.
– А по вечерам Колобердяев здесь, в ресторане, не бывал?
– Нет, никогда. Только днем, и то нечасто.
– Ну вот видишь, Кать, уже кое-что, – сказала Лиля Белоручка, когда они покинули «Беллеццу» и буквально продрались сквозь толпу газетчиков и телевизионщиков (они все прибывали и прибывали по мере того, как на улице светало). – Итак, обе жертвы были знакомы... Это первое. И второе, в отличие от Колобердяева дорога через бульвар для нее была обычной дорогой домой.
– Ты там, в ресторане, сказала им, что это ограбление. Зачем? Все равно ведь они узнают, что это... не ограбление, смотри, сколько прессы, утром вся Москва уже будет говорить...
– О чем? О том, что у нас на этот раз чертов «зазывала»?
Катя помолчала. «Зазывала»... вот, значит, как об этом деле в МУРе думают... «Зазывала» – особый тип серийного убийцы, который...
– Лиль, ты что, сразу об этом подумала, когда вы первую записку нашли? – спросила Катя.
– Глава первая, стих четырнадцатый... Интересно, какая глава, какой стих сейчас. В первом случае удаляет глаза жертвы, во втором – глаза и уши. И место выбрано одно и то же – бульвар. Убийца на бульварах, они его теперь так и будут звать, эти твои коллеги-газетчики. Небось сама думаешь – какая сенсация. Вон с какой миной меня в тот раз про маньяка спрашивала. «Что, у нас маньяк?» А вот «зазывалу» не хочешь? Каждое убийство у таких – ступень, шаг, зазывают, подводят к чему-то, только им пока известному. И загадки подбрасывают, подлянки свои чертовы... На этот раз записки с цитатами – мол, разгадаете, что я имею в виду, может, и...
– Каждый «зазывала» таким способом дает понять, что он хочет, чтобы его остановили.
– Это «классический» маньяк, такие лишь в теории бывают и в книжках, а те, которые в жизни... А те, которые в жизни, Кать... Они не желают быть пойманными, не хотят остановиться, охотятся как хищники. Ведь и криков ее никто из свидетелей не слышал. И не видел никто ничего. А ведь «зазывала» в крови должен быть с ног до головы, судя по тому, как он на месте наследил, сколько там образцов изъято.
– И все же, если это действительно «зазывала», он таким образом хочет нам... то есть вам что-то сказать. И пока ничего не остается, как принять его игру и начать отгадывать загадки. – Катя ощущала внутри себя усталость и какую-то растерянность, легко сказать – начать отгадывать. А что на таком материале отгадаешь?
– Для начала надо все закончить на бульваре. – Капитан Белоручка пошла к коллегам.
И следующие двадцать минут – все указания, все решения и разговоры самые обычные, рутинные, как это и бывает на местах происшествий: оцепление, дополнительные патрули, снова обход всех прилегающих к данной территории домов, поиск возможных свидетелей, в том числе и в начале Старого Арбата, учитывая его близость к месту убийства, опрос водителей-частников и таксистов, дежурящих на Арбатской площади перед рестораном «Прага», а также уличные камеры...
– Изъять записи примерно с девяти часов вечера и сравнить с пленками, изъятыми в ночь первого убийства. Все, абсолютно все совпадения фиксировать – кто проходил, кто проезжал, машины, номерные знаки, в общем, все.
«Они хотят зацепиться за что-то конкретное, – подумала Катя, – хоть за маленькую деталь, перед тем как начать отрабатывать непосредственно версию «зазывала».
– Я в Большой Афанасьевский, ты со мной? – сказала Лиля Белоручка. Сказала так, словно это само собой разумелось.
Они сели в оперативную машину и в отличие от законопослушных автолюбителей в нарушение всех правил развернулись посреди пустой в этот час Арбатской площади там, где левый поворот запрещен, – так было ближе к Афанасьевскому. А они спешили.
Правда, в такой час спешить было особо некуда – кирпичная девятиэтажка в Большом Афанасьевском видела десятые сны. И опять все повторилось, как и там, на Марксистской улице, – ждали председателя ТСЖ, поднялись вместе с участковым на пятый этаж.
– Мужа нет, так, может, родственники хоть какие-то есть, отзовутся, – капитан Белоручка нажала кнопку звонка.
Глухо. Соседняя дверь – тоже никого.
– По закону подлости на даче, что ли, все? Где сейчас понятых найдем? – Капитан Белоручка позвенела ключами.
– Эй, вам что тут надо? Уходите, я сейчас в милицию позвоню!
Гневный и одновременно испуганный голос проскрипел из квартиры напротив, дверь приоткрылась, удерживаемая толстой цепочкой.
– Здесь уже милиция, московский уголовный розыск, – капитан Белоручка протянула в сторону двери руку с удостоверением. – Вы знаете Юлию Аркадьевну Кадош? Откройте, пожалуйста, нам нужно с вами поговорить.
Катя стояла у лифта. Все повторяется – бульвар, осмотр, квартира, соседи, свидетели... Словно карусель...
А там, на аллее, уже светает, и тело увезли.
– Я не вижу ваше удостоверение, ближе, – сипели за дверью, но цепочку не снимали. – Вот так, еще ближе...
Что там за Баба-яга с таким голосом... Ближе, ближе... А вот сейчас, когда подойдешь, детка моя, когти мои тебя достанут...
Катя словно очнулась – это все оттого, что она уже почти двое суток без сна. И совсем это не Баба-яга, а самая обычная женщина – в халате, в бигуди, в тапочках на босу ногу, как и положено в пятом часу утра, встревоженная, разбуженная появлением милиции в родном подъезде.
– Что с Юлей? Умерла?
– Убита сегодня ночью.
– Убита? Она убита?! Господи, спаси и помилуй нас, грешных, спаси и помилуй ее!!
Женщина в бигуди пошатнулась и, цепляясь за косяк, начала сползать вниз. Такой реакции никто не ожидал.
Одна лишь капитан Белоручка ринулась на выручку:
– Внизу в машине аптечка, там нашатырь и сердечное, быстро! – Она приподняла женщину, стараясь держать ее голову повыше. – Ничего, это просто обморок. Сейчас, сейчас, все будет хорошо.
Притащили аптечку, сунули женщине под нос пузырек с нашатырем, она закашлялась, открыла глаза.
– Вот таблетку нитроглицерина под язык. – Лиля Белоручка помогла ей сесть поудобнее. – Ну что, вам легче? Может, попробуете подняться, мы вам поможем.
Под руки женщину подняли и повели в квартиру. Она оказалась большой – четырехкомнатной, с просторным холлом и высокими потолками. С обоями и мебелью восьмидесятых годов.
– Вы простите, что я так... так среагировала... но вы сказали: ее убили, и сразу подумала... Где это случилось?
– На бульваре недалеко отсюда. Скажите, вас как зовут? – Лиля Белоручка с помощью Кати усадила женщину в кресло.
– Сусанна Павловна... фамилия моя Кровопуск.
Как? Вот это фамилии у свидетелей в деле о маньяке-«зазывале»...
Катя рассматривала женщину – совсем обычная тетка, кажется, ровесница потерпевшей. Та, правда, полная, а эта худая, точнее, тощая как жердь.
– Она, Юля, все смерти ждала... Она же болела очень серьезно. Но, значит, это не болезнь... Нет, это он... Он до нее все же добрался.
– Кто он, о ком вы говорите?
– Он чудовище. Не верьте ему. Он чудовище, – Сусанна Павловна вцепилась в руку Кати. – И, наверное, вы никогда не сможете доказать... что это он убил ее. Но это точно он. И не думайте, что за квартиру, как вас некоторые будут убеждать. У нее хорошая квартира – четыре комнаты, вы увидите, за такую площадь сейчас вполне могут убить, но... Не квартира ему нужна, ему нужна она, Юля, ее бессмертная душа.
