своего недовольства Катиным опозданием.
– К скульптору не едем, Сережа. Я не могу сегодня. У нас с Ирой дела неотложные, – сказала она. – Вези нас на Рождественский бульвар.
Князь безропотно завертел баранку.
У прокуратуры, когда Ира уже вылезла из машины, он поймал Катю за руку.
– Ты завтра как?
– Что как, Сережа?
– Тебя можно будет навестить?
– Конечно.
– Мы заказали столик у Вано, – улыбнулся Князь.
– Мы?
– Я. Я заказал. Заеду за тобой в пять, ладно?
– Я буду тебя очень ждать. – Катя наклонилась и поцеловала Мещерского в гладковыбритую щеку, пахнущую туалетной водой «Дакар».
В прокуратуре они ждали полтора часа. Сидели на жестких клеенчатых сиденьях, глазели по сторонам и шептались. В учреждении – покой, тишина, перед праздником почти всех уже отпустили.
– Сереженька так к тебе относится, везучая ты. Жаль, конечно, что он ниже тебя, – говорила Ира.
– Я этого даже не замечаю.
– И правильно. Мал золотник, да дорог. Не то что мой! – Ира вздохнула. С тех пор как она развелась с мужем, у нее тянулся долгий и сложный роман с каким-то весьма крутым опером из министерства. Увы, он был женат уже третьим браком. – А Вадечка как твой поживает?
– Никак.
– Что такое?
– Он мне устроил сцену под праздник и хлопнул дверью, – сообщила Катя.
– Если делает сцены, значит, любит.
– Ну да! Я вообще-то не слишком на его счет обольщаюсь.
– Думаешь, изменяет? – осведомилась Ира.
– Конечно.
– А как ты реагируешь-то? – спросила Ира. – Ну, на предполагаемые Вадькины измены?
– Да вот уж год как ищу, с кем бы мне тоже ему изменить.
– А Сереженька?
– За него я замуж собираюсь. И потом, у нас с ним все чисто платонически. Даже не целовались ни разу по-настоящему. Правда-правда. Он рыцарь, Вадьке мешать не хочет. А я его берегу на потом, как срок наступит, когда нельзя уже будет откладывать. – Катя вздохнула.
На этом их разговор прервался – Иру вызвали к зампрокурора.
Через две минуты она вышла.
– Все. Мучения кончились.
Они поехали к Кате. Ужинали, болтали, танцевали. Без кавалеров это было восхитительно! Можно было даже рискнуть канканом, но на это безумство их все-таки не хватило. В десять Ира начала собираться домой.
– Оставайся ночевать, куда в такую позднотень! – пыталась уговорить ее Катя.
– Ты что! – Ира испуганно замахала руками. – А если он позвонит, а меня дома не окажется, знаешь, что будет! Он такой импульсивный. Лучше не дразнить гусей.
Катя проводила подругу до троллейбуса и вернулась домой. Она долго плескалась в ванне, вылив туда половину бутылки пены «Сирень», затем завернулась в махровый халат, выпила на ночь яблочного сока и легла в постель.
Ее разбудил звонок в дверь. Она включила лампу. Электронный будильник показывал половину второго ночи. Господи, да что же это такое? Она с опаской заглянула в глазок. Потом помедлила и открыла дверь. На пороге стоял Кравченко с букетом белых роз в сверкающем полиэтилене. Они молча смотрели друг на друга. Кате было холодно в одной ночнушке – из двери дуло. Кравченко медленно протянул руку ладонью вверх. Она не шелохнулась.
– Восьмое марта уже наступило, – молвил он. Рука его зависла в воздухе.
– Через порог нельзя, – сказала Катя тихо. Он вздохнул с каким-то странным облегчением, шагнул к ней, с грохотом захлопнул за собой дверь. От него снова пахло дымом, бензином и кожей. Букет белых роз упал на ковер. Следом упали тапочки Кати и свитер Кравченко.
8 Марта они отмечали втроем в кабаке «Млеты», что на Каланчевке. Его хозяин, толстый Вано, держал свое маленькое заведение в образцовом порядке. Туда приходили только «друзья Вано». Там не было ни пиджаков от Версаче, ни галстуков «в собаках», ни бритых затылков. «Друзья Вано» в основном принадлежали к одной весьма серьезной конторе и не любили чужих и случайных.
У Вано играл маленький грузинский оркестр и была исключительно грузинская кухня. Мещерский и Кравченко заказали «Хванчкару», и все трое отдали ей должное так, что возвращаться домой пришлось в
