деловой, энергичный. При нем и церковь, глядишь, утвердится, на ноги станет. Приход-то тут большой – семь деревень.
Катя внимательно разглядывала затертые фрески.
– А как снова обрели голову Иоанна Крестителя? – спросила она.
– А вот как, милая. Как по наущению нечестивой Иродиады дочь ее попросила у Ирода голову Предтечи, подали ей ее, усекновенную, на серебряном блюде. Тело Иоанна похоронили ученики, а голову Иродиада приказала бросить в море. Но служанка ее благочестивая положила главу Пророка в сосуд с маслом и тайно спрятала на горе Елеонской. А там через много лет святому Иннокентию, строящему церковь, было видение. Стал он копать на горе и нашел святую главу пророка Господня.
Катя потрогала роспись. Вот можно еще различить Иродиаду в золоченых одеждах, вот сам Ирод Антипа, тетрарх Иудеи, сидит на высоком троне, а вот плывущая по воздуху отрубленная голова Крестителя на блюде. Глаза пророка закрыты, страдальческая складка у губ, кровавое ожерелье вокруг шеи… Дальше все осыпалось – краски, штукатурка. Смутно можно было еще узнать только чью-ту руку в браслетах и часть развевающихся одежд, взвихренных словно бы неистовым танцем…
Катя отвернулась. Ей отчего-то стало вдруг страшно, сердце глухо билось в груди.
– Здесь, наверное, была изображена дочь Иродиады? – спросила она.
Женщина кивнула.
– А вы не знаете, что с ними потом случилось? Ну, с убийцами Крестителя?
– Знаю, как же. Батюшка нам тут проповедь читал обстоятельную. По грехам и кара им воздалась. Ирода разбил царь Аравийский, сгинул он в странах чужедальних, жена его нечестивая погибла, а дочь ее, грешницу, ждал конец мучительный и страшный. За злодеяние и поделом. – Она вздохнула и поправила свечи.
– Дайте мне три, пожалуйста, – попросила Катя, подавая деньги. – А это вам на ремонт храма. Можно свечки сейчас поставить?
– Ставь, милая, ставь, – закивал «черный платочек». – И помолись за упокой души младенца безвинного да девицы убиенной. И за здравие свое помолись тоже. Креститель услышит. Сегодня праздник его. Сегодня он к нам светлый лик свой обращает.
Катя взяла свечки. Зажгла одну от неугасимой лампадки, другие две от нее. Окровавленная голова Крестителя плыла в пронизанном солнцем воздухе храма. Иродиада загадочно улыбалась, смотря прямо на Катю. Она быстро поставила свечки и вышла из церкви. Мимо по направлению Троицка проехала «Скорая помощь». Утопленниц – мать и дочь – увозили в морг.
Глава 22
КУЗНЕЦКИЙ МОСТ
Во второй раз в «гости к Артуру» отправились в полном составе. Катя с одобрением оглядывала своих кавалеров – ну просто очень приличные мальчики! Кравченко действительно смахивает на Даниэля Ольбрыхского, особенно в этом синем плаще (это она ему выбирала в «Ирландском доме», сам бы купил какое-нибудь страхолюдство), а о Мещерском и говорить не стоит, что бы ни надел: порода, манеры… Эх, только рост вот. Да, ей, наверно, крупно повезло… Она улыбнулась. Вадька подмигнул ей. От воскресной размолвки и следа не осталось. По крайней мере, и он и она при Мещерском старательно делали вид, что это так. А еще эта машина!
– Где ты украл ее? Я не поеду в ней! – воскликнула потрясенная Катя, увидев у своего подъезда темно- синий, под цвет кравченковского плаща «БМВ».
– Порядок, – усмехнулся Вадим, – карета для Золушки подана.
– Тебя остановят у первого светофора, – ворчала Золушка, садясь в машину. – И сошлют на галеры в вечную каторгу, и передачи не разрешат. Босс твой хоть знает, что ты взял его «Кадиллак»?
– Плевал я на него. – Кравченко потыкал в кнопки на приборной панели, и из динамиков полилась музыка – Чайковский, Шестая симфония. – Он свое место знает. А будет возникать, вообще пристрелю.
Катя качала головой.
– В нашем деле главное выгленд, как говорят поляки, – смеялся Мещерский, усаживаясь рядом с ней. – А ничего, удобно. Хорошая машинка, уютная.
– Чучело-то, наверное, если б знало, никогда б ему не позволило на такой ехать. – Катя потрогала мягкие кожаные сиденья. – Он же водитель аховый.
– Кто? Я? – Кравченко спесиво раздул ноздри. – Да я ездить начал на папашиной «Волге», прежде чем ты на горшке сидеть научилась. И напрасно ты за Чучело волнуешься! Оно у меня сейчас в меланхолии пребывает, доброе, безропотное. Сидит себе на квартире в Крылатском (оно там от старой жены прячется) и виски глушит. Шотландское. Скоро взбрыкивать начнет, как Белая Лошадь.
– Почему оно тоскует? – Рассказы о кравченковском Чучеле Катя отчего-то воспринимала с известной долей грусти.
– Достиг я высшей власти – вот почему. – Кравченко вздохнул. – Деньги есть – счастья нет. И скука нас все одолевает, такая скука… Сидел он тут раз в офисе и говорит мне: «Сил нет – хоть вешайся». Я ему: «Василь Василич, что такое?» А он: «Все ведь, все, Вадя, в кармане, а здесь, внутри, пусто. В Думу, что ль, податься депутатом?» Я ему: «От какой фракции, Василь Василич?» – «Все равно, – говорит. – Хоть поругаешься там с кем, за народ полаешься, закон какой-никакой примешь. А то ведь – болото, болото здесь, Вадя. И нет мне из этой тины хода ни взад, ни вперед».
– Клетка золотая, – молвил Мещерский без тени иронии.
– У него семья есть? – спросила Катя.
– Три. Три семьи и незаконная дочь от одной случайной гражданки в Батайске. Только счастья нет.
– Да. – Князь улыбнулся. – Выходит, не так уж и славно быть богатым. Он у тебя миллиардер, Вадя?
– Мульти, – ответил Кравченко, и они с шиком тронулись в путь.
