– А замочка на двери нет, – Мещерский указал на дверь ванной. – И там тоже нет, – он кивнул на дверь туалета. – А в гостиницах в номерах всегда замки. У нас однажды случай вышел – обхохочешься. В Тунисе, в Сусе, – курорт такой, там наша группа отдыхала. Отель ничего, сносный, четыре звезды. Ну и была там мать с дочкой. Номер занимали двухместный. И вот, представляешь, Катя, утром у нас экскурсия запланирована в оазис, автобус подали. Туда ехать три часа по пустыне, там уже ждут бедуины – ансамбль фольклорный, ряженые.
Ну, все наши собрались, только одной девицы нет, дочери. Я к ее матери, она мне – сейчас да сейчас дочь придет, подождите. Десять минут ждем, двадцать – нет. Мать за ней на лифте в номер, и тоже с концами. Ну, я к ним сам пошел. Стучу в дверь – слышу вопли какие-то, плач, истерика прямо. Захожу. Мать что есть сил на себя дверь туалета рвет, а дочка оттуда орет. Оказалось, защелкнулась она там как-то изнутри. Замок не открывается. Ну, мы с матерью и так, и этак пробовали – никак. Экскурсия наша давно уехала, а я все девчонку вызволяю. Побежал к администратору отеля. Но… Это же мусульманская страна – Тунис. Я ему объясняю, что случилось, а он глаза вот такие на меня. Я говорю, дорогой, слесаря приглашай, замок в туалете открывать. А он мне – как можно, постороннему мужчине, мусульманину, заходить к женщине в туалет… Короче, я сам дверь взломал. Потом триста баксов с нас за взлом содрали. Девица красная вся от стыда, плачет, еле ее успокоили. А чего стыдиться? Дело-то житейское, только вот в мусульманской стране это…
– Сережа, – Катя стояла у окна на кухне, смотрела на темный, заснеженный двор.
Мещерский оборвал свою туристическую байку.
– Что, Катя? – спросил он тихо, уже совершенно другим тоном.
– Ты думаешь, у нас что-то получится? – Катя обернулась. – Ты думаешь, все это реально?
– А ты сама как думаешь?
– Вот мы в лифте сейчас ехали с этими людьми. Эта женщина – Герасименко Светлана, этот парень… Узнать я их узнала по снимкам. У меня зрительная память хорошая, но…
– Что, Катя?
– Я даже не представляю себе, как все это будет, понимаешь? Что мне делать, чтобы… Никита говорит, осмотришься, войдешь в контакт с жильцами. О каком контакте он говорит, Сережа? Какой контакт может быть здесь? Ты же видишь – толстые стены, глухие запертые двери. Чужие люди. Мы же ехали в лифте – вроде даже поговорили, но… Я с самого начала, когда Никита и этот Свидерко мне предложили эту авантюру, я знала, Сережа, я предполагала: все так и будет. Именно так – глухо, тихо, – Катя вздохнула. – Вот ты мне честно скажи: ты в своем доме кого из соседей знаешь, с кем дружишь, общаешься?
– Ну, мы всегда здороваемся, – Мещерский пожал плечами. – По крайней мере в лицо я своих соседей всех знаю.
– В лицо, – усмехнулась Катя. – Я тоже там у себя на Фрунзенской в лицо всех узнаю.
– Катя, ты зря так волнуешься. В этом корпусе жильцов мало, – Мещерский говорил мягко, тихо. – Потом, почти все они новоселы, въезжали в одно время, а это всегда людей сближает, объединяет. И еще не забывай – это уже не простой дом. В этом доме произошло убийство. И это такая эмоциональная встряска для жильцов, что они этот случай не скоро забудут, если вообще забудут. Может и так статься, что у этого дома уже появилась своя собственная тайна, свой миф о «диком и ужасном преступлении».
Катя молчала.
– Ну, я не думаю, что уж так все совсем безнадежно, – Мещерский кашлянул. – В конце концов, если ничего не получится, так тому и быть. И Никита это тоже понимает. Но все-таки он хочет использовать этот шанс. Он у них пока единственный. Но я думаю, все будет хорошо. По крайней мере, от тебя в этой ситуации требуется немного – всего лишь…
– Всего лишь узнать, кто убийца, – усмехнулась Катя.
– Нет, насколько я понял со слов Никиты, задача гораздо проще – понять, кто из жильцов мог быть знаком с этим Бортниковым. Обратив при этом особое внимание на женщин этого дома – молодых и одиноких.
– Колосов и Свидерко считают, что сообщник Бортникова и убийца – одно и то же лицо.
Мещерский пожал плечами, а потом спросил:
– Они на сто процентов убеждены, что Бортникова убили из-за тех денег?
Катя кивнула.
– А что ты сама думаешь?
– Я не в состоянии думать, Сережа. Это все как снег на голову на меня свалилось. Я… я просто не знаю, что делать… Скажи, тебе Вадька не звонил сегодня утром? Нет?
Мещерский тяжко вздохнул: ах, вот в чем проблема, ясно. Кивнул: звонил, звонил. И только рукой махнул – ну, ты ж его знаешь.
– А тут даже телефона нет в этой дыре, – жалобно сказала Катя. – У меня только мобильный. Ведь он там с ума сойдет от злости, от ревности. И как мне потом с ним объясняться? Он же меня и слушать не захочет.
– Как это не захочет слушать? – рассердился Мещерский. – Пусть попробует. Я ему скажу… Я ему покажу… Подумаешь, Отелло какое! Я ему в морду дам, – он продемонстрировал Кате кулак. – Не беспокойся, я ему сам все объясню. А если моих доводов ему мало покажется, Никита сам… Хотя нет, этого, пожалуй, не стоит делать. Никита тут вообще лишний совершенно, – Мещерский запнулся. – Да, у Вадима, конечно, характер не сахар. Но должен же он понять в конце концов, что ты не на гулянку отправилась, ты занята серьезным делом, важным. И опасным. Ну, это я так, к слову, опасности тут никакой нет…
– А ты говоришь – все будет хорошо, – Катя покачала головой.
– Конечно! И сейчас самое время пить шампанское за новоселье и за успех всего предприятия. – Мещерский потянулся к коробке. Достал бутылку, бокалы.
– Там у меня сумка с продуктами. Принеси, пожалуйста. Я холодильник включу. Что-нибудь приготовлю. Давай поужинаем, что ли. – Катя с тоской оглядела белые кухонные шкафы. – Не знаю прямо, за что
