всех учений и строевых смотров, были в самом разгаре. Тир в щеголевском отделе был свой собственный с незапамятных времен – длинный глухой бетонный бокс, в котором пахло порохом и оружейной смазкой.
– Пострелять хочешь? – спросила Марьяна так, словно речь шла о чем-то до крайности приятном.
– Да ну, – Катя брезгливо поморщилась. – Как у вас мишени далеко стоят!
– По стандарту стоят, – вмешался в разговор бравый майор, руководивший стрельбами. – Киселева, в белый свет, как в копеечку, дуло ниже опустите!
– Не бубните под руку, пожалуйста, – отрезала Марьяна.
Катя смотрела, как она стреляет из табельного «макарова». Стреляла Марьяна метко, оттого, наверное, и ездила от родного отдела почти на все соревнования по стрельбе.
Когда она целилась в мишень – темный силуэт человеческой фигуры, на ее лице был написан азарт и холодная, невозмутимая уверенность – попаду, убью наповал. Катя отчего-то подумала, что, стреляя в эту черную безликую тень, подруга представляет своего бывшего мужа. Только поэтому и садит так метко, так кучно в самый центр пулю к пуле.
Там, в тире, она и рассказала Марьяне о визите к Долидзе и своих впечатлениях.
Слушая, Марьяна повернулась вдруг спиной к мишеням.
– У тебя пудреница есть? – спросила она. – Подержи-ка зеркальце…
Катя достала из сумки пудреницу. Этот фокус она уже знала, видела в таком же милицейском тире. Такое проделывать с табельным «макаровым» умела только Марьяна.
– Капитан Киселева, посерьезнее, посерьезнее относитесь. Без финтов этих, тут все же служебное мероприятие, а не цирк-шапито! – заворчал майор, руководивший стрельбами.
– Первый финт ушами, – объявила Марьяна. Стоя спиной, положила правую руку с пистолетом на левое плечо и, смотря на далекую мишень через подставленное Катей маленькое зеркальце, выстрелила. У Кати от грохота заложило уши.
– Значит, Мамонтов вхож к Долидзе и с приятельницами Авдюковой знаком? – спросила Марьяна.
– Мир тесен. В доме у Долидзе Мамонтов, похоже, вполне свой человек, – ответила Катя и попросила: – Ну-ка бабахни еще разок. Вон там, у входа, видимо, ваш местный Вильгельм Телль из ОМОНа, застыл в ступоре – покажи ему класс, Марьяночка! Вот так зеркало не криво?
– Не криво, – Марьяна, все так же стоя спиной к мишеням, выстрелила. – Между прочим, у меня для тебя тоже новости есть. Я вчера допрашивала домработницу Авдюковых – некую Школьникову. Она уже совсем бабулька, но крепкая и что самое главное – этакая бесхитростная сплетница по натуре. Пересказывать долго – ты сама на досуге протокол ее допроса прочтешь. Самое занятное то, что, оказывается, у Светланы-то Петровны, помимо подруг, имеется еще и дружок молодой. Бабулька проболталась вгорячах – приезжал он к ней домой раза два или три в отсутствие Авдюкова. И знаешь, как бабулька его мне описала?
– Как? – спросила Катя, чувствуя не подвох, нет, а финт, именно финт!
– Сосулька, говорит, по виду сущая сосулька несмышленая, глупая. А гонору, гонору! На голове, говорит, лысый ералаш, на шее – цепочка болтается, машина, на которой приезжал, не пойми что с виду – прямо сборный конструктор. А зовут, между прочим, эту «сосульку» Василием.
– Мамонтов? – воскликнула Катя. – Не может быть!
Вместо ответа, Марьяна быстро повернулась и с ходу, не прицеливаясь, выстрелила. И пошла вместе с майором смотреть мишени.
– А еще что Школьникова показала? – сгорая от любопытства, спросила Катя уже в кабинете, когда Марьяна снимала форму и вешала ее в шкаф.
– Авдюкова жалела, но так, знаешь, больше для порядка. Видимо, все ее симпатии и привязанности целиком на стороне Светланы Петровны. Она ведь с юности ее знает – жила в их семье еще до ее замужества. Подруг ее взахлеб хвалит – Зинаиду и Нателлу. Мол, такие женщины умные, самостоятельные, интеллигентные, из таких хороших семей. А Светлана-то все равно лучше всех – и добрая, и не сквалыга, и мать заботливая, и жена преданная. Одно вот только плохо, говорит, делать ничего по хозяйству не умеет, не приучена, потому как генеральская дочка. Настоящая. И потом мнительная она и сильно чужому влиянию поддается. Особенно что касается здоровья и лекарств – чуть от подруг услышит про какие-нибудь таблетки, мази, кремы, косметику, сразу себе покупает, пробует. Я Школьникову спросила насчет двенадцатого числа – где, мол, Светлана Петровна находилась? Бабулька показала: дома находилась. Весь тот день и всю ночь.
Катя посмотрела на Марьяну.
– Домработница – свидетель пристрастный. По стилю же отравление уксусной эссенцией – это вообще- то очень женское преступление, а, как считаешь? – сказала она задумчиво. – Кто чаще всего на кухне с уксусом дело имеет?
– А может, кто-то намеренно выбрал такой стиль. Специально, – ответила Марьяна. – Знаешь, какая вторая новость? Ты заключение экспертизы по видеозаписи прочла?
– Прочла. Ни слова не поняла – техническая абракадабра.
– Мне эксперт разжевал: на видеозаписи имеются помехи. Может быть, это брак пленки, а может, и что-то искусственное. Возможно, камеру на какое-то время отключали, а чтобы скрыть это отключение, создали помехи – сейчас есть немало разных устройств, при помощи которых сведущий человек может легко это сделать. Кстати, помехи обнаружены только на видеозаписи с камеры, следящей за входом в прачечную.
– Это тот подъезд в торце главного корпуса, что мы с тобой тогда осматривали?
– Нет, прачечная находится в отдельном здании, рядом с бойлерной. Но ее с главным корпусом и с подземным гаражом соединяет тоннель – им пользуется гостиничный персонал.
– И горничные? – спросила Катя.
