– Никого. Я не знаю, понимаете? Ходят слухи, что он был отравлен. Кому понадобилось травить его? Может быть, все это какая-то чудовищная ошибка?
– Вряд ли это ошибка. Между прочим, совершено еще одно убийство. Убит один из главных свидетелей, и он же сообщник отравителя, – сказала Марьяна. – Но вам, конечно, по этому поводу мне нечего сказать?
– Абсолютно нечего.
– Хорошо. Найдутся у нас с вами и иные темы для беседы. Вы были в курсе отношения вашего компаньона и сотрудницы вашей фирмы Олейниковой?
– Я был в курсе. Я этого, мягко говоря, не одобрял. Но осуждать Леню, я не осуждал.
– Чувство такта не позволяло, да?
– Да, – Усольский вздернул подбородок.
– И еще кое-какие причины, да?
– Что вы имеете в виду?
– Авдюков знал о ваших отношениях с его дочерью? – спросила Марьяна.
Усольский откинулся на спинку стула.
– Вы видели нас, – он с досадой вздохнул. – Конечно, вы нас видели тогда. Я прошу вас, это… это должно остаться здесь, в этих стенах. Вы что, записываете это в протокол?!
Марьяна отложила ручку. Диктофон в ящике стола записывал.
– Алина Авдюкова – студентка второго курса, – сказала она. – А у вас предпенсионный возраст уже. Вас это не смущает?
– Нет, нас с ней это не смущает. Мы любим друг друга.
– Авдюков об этом знал?
– Нет. Я хотел ему сказать… объясниться, но… сначала надо было уладить все проблемы… Я хочу жениться на этой девушке. Она удивительная девушка, редкая. Это большое счастье встретить в жизни такую девушку. Но… я женат. У нас с женой был долгий брак. И если сейчас мы на грани разрыва, я все равно не могу вот так разом все… – Усольский вздохнул: – Собственно, какое вам дело? Что я оправдываюсь? Наши отношения с Алиной никакого касательства к убийству ее отца не имеют.
– Да? А мне вот кажется по-другому.
– Для того чтобы спрашивать мужчину о таких вещах, – сухо заметил Усольский, – надо знать жизнь и, знаете, надо быть… Вы Достоевского читали?
– Вы на господина Свидригайлова не тянете, – хмыкнула Марьяна.
– Я и не претендую.
– Мне что же, вызвать сюда Алину Авдюкову и провести между вами очную ставку?
– Вы не посмеете.
– Вы умеете обращаться с оружием? – спросила Марьяна.
– Умею, правда, это было давно, еще в институте.
– На охоту не ездите?
– Нет. При чем здесь какая-то охота?
– Вы знали о привычке Авдюкова пить нарзан в кровати сразу после пробуждения?
– Знал. Это якобы какая-то очистительная водная диета. Выведение солей и шлаков из организма. Чушь полнейшая, но он ей просто бредил.
– Ваша жена знает о вашем романе с дочерью своей школьной подруги? – спросила Марьяна.
– Мне кажется, этот вопрос вообще не имеет никакого отношения к предмету вашего расследования.
– А я из любопытства интересуюсь. Из чисто женского любопытства. Вам не кажется, что это жестоко?
– Нет.
– А что это подло и аморально?
– Не вашему разнузданному поколению читать мне нотации на моральные темы.
– Неужели вам совсем не жаль своей жены, не жаль вдовы Авдюкова, не жаль Алины?
– Да я за эту девочку жизнь готов отдать, – сказал Усольский. – А с Нателлой, с женой, мы как-нибудь это переборем. Она у меня умная женщина. Она должна меня понять.
– Знаете, вы совсем не убедили меня в том, в чем намеревались убедить.
– Что я не совершал убийства?
– Да. Не зря все же в теории криминалистики версии разрабатываются, – Марьяна поставила в протоколе точку. – Ну что же, на этом пока закончим, уважаемый Орест Григорьевич. Но это только начало наших встреч с вами и бесед. Попрошу вас являться ко мне, а впоследствии, быть может, и к прокурору, по повестке точно в срок. Иначе я буду вынуждена доставить вас под конвоем. Если у вас есть лишние деньги, можно уже и об адвокате похлопотать.
