– Не могу. Простите, это против правил.
– Тогда я ее назову. Это… это ведь Авдюкова Светлана Петровна?
Катя спросила это наугад. Может, конечно, и не совсем наугад, но…
– Браво, – усмехнулся Долидзе. – Далеко пойдете в своем ремесле.
– Дуэль была из-за вдовы Авдюкова? – несколько растерянно переспросила Катя, сама еще не веря своей угадке. – Да не молчите же вы, Варлам Автандилович! Чего уж теперь-то скрывать? У нас есть данные, что Мамонтов встречался со Светланой Петровной тайно, в отсутствие ее мужа. Потом муж – Авдюков – был убит в «Парусе». А тут еще эта дуэль. Знаете, как бывает в таких делах? Одно к одному вот так сложится, и человека берут под стражу по подозрению уже не в пьяном хулиганстве, а в убийстве. Пока разберутся – полгода следствия пройдет, полгода сидения в Бутырке.
– Эх, шофер, вези – Бутырский хутор, – Долидзе покачал головой. – Почему все это вы мне говорите?
– Да потому, что ваш Мамонтов ничего не желает понимать. Он все еще в поручика Ржевского играет, а того никак не усечет, что он уже давно – судебный полуфабрикат. Разогреть остается только.
– Судебный полуфабрикат? Он личность, многоуважаемая. А личность всегда не в ладах с законом. Эх, грех на душу беру, святая Нина, великомученица, помоги мне… Короче, того, о чем вы упорно думаете, между ними нет и никогда не было.
– Между Мамонтовым и Авдюковой? А чего не было?
– Пошлой связи. Адюльтера, – Долидзе произнес это словцо с утрированным кавказским акцентом и мягким французским грассированием. – Просто бедная бесконечно одинокая дама нуждалась в поддержке, в участии. Я Свету знаю лет двадцать. Она вечно носилась со своим Авдюковым как с писаной торбой. Она даже слишком его любила – особо-то не за что было любить такой женщине, как она, такого, как он. А она любила его. Он же в грош ее не ставил – особенно в последние годы. Она переживала сердечную драму. Ну мы и решили ей помочь.
– Кто это мы?
– Какая разница? Ну я. У меня в доме они и познакомились. Василий сейчас в таком возрасте, что… Одним словом, в двадцать лет о женщинах все еще думаешь каждые пять минут. Я сам такой был. Возраст не помеха. Наоборот. Больше остроты, соблазна больше. Мальчик влюбчивый, сердце доброе – он был готов выступить в роли противоядия. Мы с Зиной были довольны.
– С Зинаидой Александровной? – спросила Катя. – Значит, это ваша с ней инициатива была?
– Зина смотрит на такие вещи чисто по-женски. Короче, мы их познакомили. И они понравились друг другу. Вася – чистая душа, пылкое сердце. Эта пылкость Свету и смутила, испугала. Вы женщины – странные существа, бог дает вам шанс, а вы в самый решительный момент даете задний ход. Почему? По какой причине? Короче, дальше разговоров дело не пошло. Света из породы таких жен – страдалиц, святых, которые своих мужей-блудодеев не променяют ни на кого. Это что-то вроде мазохизма или чесотки… Чешется – жжет, а почешешь – сладко. А мальчик… мальчик, кажется, все это воспринял слишком уж близко к сердцу. В его возрасте это бывает. Потом проходит. Испаряется.
– А из-за чего же все-таки была дуэль?
– Из-за глупой, пошлой оскорбительной фразы, брошенной, что самое обидное, другом. Есть вещи, которые мужчина не простит даже другу. Такие вещи смывают кровью. Олежка – парень славный, но…
– Буркин?
– Угу. Но уж слишком это раблезианское, земное создание, – Долидзе усмехнулся. – И пьет несоразмерно возрасту. А пьяный болтает лишнее. Он позволил себе оскорбить в присутствии посторонних женщину нелепой байкой – мол, все они такие, а ты что же, дружбан, теряешься – она тетка богатая, и все в таком духе. Я был у него в больнице, маленько поучил его там уму-разуму. Сейчас ему стыдно за свои слова.
– Так-таки и стыдно? – усмехнулась Катя.
– Лучшее лекарство от глупости и пошлости мыслей – пуля, – заверил Долидзе. – Это еще мой дядя Илларион говорил.
– Интересно, а кто же это привил Мамонтову этот романтический культ дуэли? – спросила Катя. – Вот хоть голову мне рубите – сам бы он до такого не додумался. Уж слишком он тоже земное, раблезианское создание. Тут видно чье-то мощное влияние. Не ваше ли, Варлам Автандилыч? Вы-то, часом, ни с кем там на дуэлях не дрались?
– Я на такие вопросы не отвечаю.
– Ну, у вас же полон дом оружия. Мечи, арбалеты, пистолеты…
– Где вы видели у меня пистолеты?
– Ну, вы же знаменитый оружейный мастер.
– Ну и что? Я же не из Тулы. И вообще, меч – это легенда, поэма. Хотите, я расскажу вам одну историю?
– Ой нет, а то я совсем запутаюсь. Женский ум – что поделаешь? – Катя жалобно улыбнулась. – Масштаб не тот. Но ведь где-то Мамонтов и Буркин достали себе пистолеты.
– Где-то достали. А что это – проблема сейчас?
– Да, верно, не проблема. Просто я подумала – уж не переделал ли Мамонтов какие-нибудь несчастные газовые стволы сам? Он же у вас оружейному делу учится.
– С вами трудно разговаривать, многоуважаемая. Вы, как репей, за все цепляетесь. Ешьте лучше конфеты. Обожаю смотреть, как женщины едят конфеты и шоколад. Вот сюда что-то сладкое так и подкатывает, – Долидзе положил широкую медвежью ладонь себе на грудь.
– Вы были женаты? – с любопытством спросила Катя.
