— Это была необычная задача, — услышал он тихий голос Центрального Компьютера. — Я знал, что в мозгу у робота должны храниться зрительные образы Великих. Если бы мне удалось убедить его в том, что его зрительные впечатления совпадают с этим образом, — остальное было бы просто.
— А как ты это сделал?
— В основном спросив робота, как выглядят Великие и уловив модель, отпечатавшуюся в его мыслях. Модель была весьма неполной, и мне пришлось довольно много импровизировать. Раз или два создаваемая картина начинала слишком расходиться с представлениями робота, но я уловил недоумение машины и изменил образ, не вызвав подозрений. Ты же понимаешь: я использую сотни цепочек там, где он — только одну; я могу переключаться с одного образа на другой так быстро, что изменение трудно ощутить. Это был своего рода фокус. Я мог переполнить чувствительные каналы робота и превзойти его критические возможности. Ты видел только последний, откорректированный образ — то, что лучше всего подходит к откровениям Мастера. Сделано грубо, но этого было достаточно. Робот пребывал в убеждении, что образ истинный, достаточно долго, и блок был снят. В то же мгновение я смог наладить полный контакт с его мозгом. Он больше не безумен и ответит на любой твой вопрос.
Элвин был в оцепенении; отблеск ложного апокалипсиса все еще стоял у него перед глазами, и он не пытался вникнуть в объяснение Центрального Компьютера. Но важно было другое: чудесное лечение завершено, двери знаний распахнулись перед ним.
Вдруг он вспомнил, о чем предупреждал его Центральный Компьютер, и взволнованно спросил:
— Какие моральные возражения были у тебя против нарушения приказа Мастера?
— Я понял, почему вообще он был отдан. Когда ты детально изучишь историю его жизни, а ты сейчас можешь это сделать, то узнаешь: Мастер заявлял, что может делать множество чудес. Его ученики верили ему, и эта вера еще больше усиливала его власть. Однако все эти чудеса имели весьма простое объяснение — если они вообще происходили. Удивительно, что разумные в других отношениях люди позволяли себя так легко обмануть.
— Значит, Мастер был мошенником?
— Все не так просто. Если бы он был простым самозванцем, то не достиг бы такого успеха, а движение его последователей не длилось бы так долго. Это был хороший человек, и многое из того, чему он учил, было правильным и мудрым. В конце концов он сам поверил в свои чудеса, но знал, что у него есть свидетель, который может доказать их несостоятельность. Робот знал все его секреты, это был его глашатай и коллега, но все же, если бы его расспросить получше, он мог бы разрушить фундамент власти Мастера. Поэтому Мастер приказал ему не раскрывать свою память до последнего дня Вселенной, когда придут Великие. Трудно поверить, что в одном человеке может существовать такая смесь обмана и искренности, но это именно так.
Элвин думал, что чувствует робот, избавившись от своего старинного бремени. Несомненно, он достаточно сложная машина, чтобы понимать, что такое обида. Возможно, он сердит на Мастера, поработившего его, а также на Элвина и Центральный Компьютер, обманом приведших его в себя.
Зона тишины исчезла: больше нечего было скрывать. Наконец-то наступила минута, которой ждал Элвин. Он повернулся к роботу и задал ему вопрос, который преследовал его с тех пор, как он услыхал сказание о Мастере.
И робот ответил.
Джесерак и прокторы все еще терпеливо ждали, когда Элвин к ним присоединится. Поднявшись наверх и направляясь к коридору, Элвин оглянулся и посмотрел в пещеру. Впечатление было сильнее, чем обычно. Внизу под ним лежал мертвый город из странных белых строений, город, отбеленный неистовым светом, не предназначенным для человеческих глаз. Возможно, он был мертв, — ведь он никогда и не был живым, но в нем ощущалось биение энергии, более могущественной, чем та, которая когда-либо оживляя органическую материю. Пока существует мир, безмолвные машины постоянно будут здесь, не отвлекаясь от тех мыслей, которые гениальные люди вложили в них давным-давно.
Хотя Джесерак и пытался расспросить Элвина на обратном пути в Зал Совета, он так ничего и не узнал о беседе с Центральным Компьютером. Но не только осторожность была тому виной: Элвин был слишком погружен в то, что ему пришлось увидеть, слишком опьянен успехом, чтобы вести связную беседу. Джесераку пришлось запастись терпением и надеяться, что Элвин скоро выйдет из состояния транса.
Улицы Диаспара были залиты светом, казавшимся бледным и тусклым по сравнению с сиянием в городе машин. Однако Элвин едва ли это замечал; он не обращал внимания ни на знакомую красоту высоких башен, проплывавших мимо, ни на любопытные взгляды сограждан.
“Как странно, — подумал он. — Все, что случилось со мной, вело меня к этой минуте”.
С тех пор как он встретил Хедрона, события, казалось, автоматически вели к предопределенной цели. Мониторы — Лис — Шалмиран. На каждой стадии он мог отступить, но что-то продолжало его вести. Создатель ли он своего будущего или некий особый баловень Судьбы? Возможно, тут дело в теории вероятностей, в действии законов случайности. Любой человек мог найти дорогу, по которой прошел он, а за прошлые века другие могли множество раз дойти почти так же далеко. Например, прежние Уникальные — что с ними случилось? Может, ему единственному повезло?
На обратном пути Элвин продолжал все больше укреплять контакт с машиной, которую освободил из рабства. Она всегда умела воспринимать его мысли, но раньше он не знал, подчинится ли она его приказам. Теперь неуверенность исчезла; он мог разговаривать с ней, как с человеком, но поскольку он был не один, то приказал ей пользоваться не словами, а такими простыми мысленными образами, которые он мог бы понять. Его иногда возмущало, что роботы могли свободно беседовать друг с другом на телепатическом уровне, а люди — нет. За исключением Лиса, конечно. Диаспар либо потерял это умение, либо от него добровольно отказался.
Он продолжал свою молчаливую и несколько одностороннюю беседу, пока они ожидали в приемной Зала Совета. Нельзя было не сравнить его теперешнее положение с тем, в котором он оказался в Лисе, когда Серанис и ее коллеги хотели подчинить его своей воле. Элвин надеялся, что еще одного конфликта удастся избежать, но если он все же возникнет, Элвин теперь гораздо лучше к нему подготовлен.
Взглянув на лица членов Совета, Элвин понял, каково их решение. Он не был ни удивлен, ни особенно разочарован и во время чтения заключительной речи Президента на его лице не отразилось ни одно из чувств, которые рассчитывали увидеть Советники.
— Элвин, — начал Президент, — мы тщательно рассмотрели ситуацию, создавшуюся в результате твоего открытия, и пришли к окончательному решению. Поскольку никто не хочет изменений в нашей жизни, а также поскольку только раз в несколько миллионов лет рождается тот, кто способен покинуть Диаспар, — при наличии такой возможности система тоннелей, ведущая в Лис, не нужна и опасна. Поэтому вход в помещение, где расположены транспортные пути, замурован.
Более того, поскольку возможно, что есть другие пути из города, будет проведен поиск в контрольных ячейках памяти. Этот поиск уже начался.
Мы также обсудили вопрос о том, как же нам поступить с тобой. Учитывая молодость, особые обстоятельства, связанные с твоим рождением, мы считаем, что тебя нельзя осуждать за то, что ты сделал. Действительно, обнаружив потенциальную опасность для нашего образа жизни, ты оказал городу услугу, и мы выражаем тебе за это свою признательность.
Раздались негромкие аплодисменты, и на лицах Советников отразилось выражение удовлетворенности. С трудным делом быстро разобрались, Элвина наказывать не пришлось, и теперь они могут спокойно удалиться с чувством, что они, главные граждане Диаспара, выполнили свой долг. Если все сложится удачно, новая необходимость собираться может возникнуть через сотни лет.
Президент выжидающе смотрел на Элвина. Возможно, он надеялся, что Элвин проявит взаимную вежливость и выразит признательность Совету за то, что ему позволили так легко отделаться. Президента ждало разочарование.
— Можно мне задать вопрос? — спросил Элвин.
— Конечно.
— Насколько я понимаю, Центральный Компьютер одобрил ваши действия?
В обычной ситуации подобный вопрос показался бы дерзким. Считалось, что Совет не должен обосновывать свои решения или объяснять, почему он их принял. Но по какой-то, лишь ему ведомой
