сказке» волосатики в потертых джинсах с вечными рокерскими гитарами в брезентовых чехлах. Их час еще не наступил, пробить он должен был позже, ближе к вечеру. Но готовились они к этому своему звездному часу уже основательно.
Кравченко затащил Мещерского в ближайшую пивнуху, и они осушили по кружке славного пенистого напитка, выдаваемого здесь на ярмарке за «пиво местного разлива».
Шерлинг все не ехал. Да и как его отыскать в этой толпе, в этой толчее, было непонятно. Приятели выпили еще по кружке и решили «ориентироваться на машину». Такой «богатой» машины и правда было поискать.
А тем временем снова грянула музыка. Фольклорный военно-исторический клуб из Львова открыл парад – шествие в национальных карпатских костюмах. Завыли трембиты. Следом грянули бандуристы. Мещерский, переполненный пивом и впечатлениями, смотрел на шествие крепких молодцов в синих жупанах, красных шароварах – шествие продолжали исторические клубы Запорожской Сечи.
– …Эх, бывало, приiдут запорожцы из Сечи в Киев и начнут гулять. Выкупят бочки с дегтем и разольют по базару.
– А зачем?
– А так. Или еще скупят все горшки да разобьют на черепки.
– А зачем?
– Для веселья. А когда пришли москали, чтоб ни дна им ни покрышки, Сечь кромсать, то и кончилось то веселье…
– Красиво идут, – мечтательно вздохнул Кравченко. – Нет, жива еще наша Украина!
– Смотри, а вон наш колдун тут как тут, – Мещерский, слегка уже осоловевший от пива, указал в толпу.
Среди молодых хохочущих туристок, явно иностранок, они узрели Олега Гиза. Он весьма оживленно беседовал с двумя очень симпатичными и очень молодыми девушками – длинноногими, загорелыми. Вот он обнял их за плечи и повел к своему синему «Лендроверу», припаркованному возле «ярмарочного казино».
– А колдун-то, оказывается, не чужд простых земных радостей, – хмыкнул Кравченко. – Тоже сюда сбежал. Обрыд ему, видно, и замок, и все его кладбищенские сказки, на кисленькое мужика потянуло. Глянь, каких девок гарных в тачку к себе садит. Немки, что ли? У него тут в горах небось где-нибудь вилла прикуплена, этакий домик охотничий комнатенок на двадцать. Приют амура.
«Лендровер» Гиза вырулил на шоссе и через мгновение скрылся за автобусами. Мещерский заказал еще пива – странно он себя чувствовал здесь… В этом шуме, среди этой залихватской музыки, среди всего этого ярмарочного карнавала.
Вновь завыли трембиты. И пустился в веселый пляс гуцульский фольклорный ансамбль. Туристы обступили танцоров кольцом.
– …Разпродаж греческих шуб. Недорого, знижки – скидки, шо вам и не снились во сне!
– …А вот жар-пальто на вате, шоб сидеть у хате!
– Сало! Дивное сало!
– …Черевики! Чоботы!
– Пiч микрохвильова! Електробритвы!
– Варшавска парфюма!
– Цукерки! Солодощи! Мармелад!
– Джинсы Версаче – бэу!
– …Было дело под Полтавой – нашел козак в поле мертвую голову. Принес домой, сели с семьей ужинать. А голова-то и ожила. Очи открыла, поела галушек, жинке козацкой подмигнула…
– Девушка, а девушка! А вас как зовут? Галя? А что вы делаете сегодня вечером? Вот мы с товарищем… – хлебнувший пива Кравченко уже вовсю кокетничал с черноглазой смуглянкой-официанткой, юлой крутившейся возле их столика.
– Вадик!
– Серега, погоди, потом. Девушка, а у вас подружка красивая найдется?
– Вадик, по-моему, самое время позвонить Кате в Москву.
– Серега, ты почему… нет, ну скажи, почему ты все время рвешься звонить моей жене?
– Вадик, я не рвусь. Но она… Катя наверняка волнуется, куда мы с тобой пропали.
– Пускай себе волнуется. Ей очень даже полезно поволноваться. За меня, – Кравченко погрозил Мещерскому пальцем. – И вообще она моя жена. Усек? И кое-кому, особенно там, в Москве, это очень скоро крепко придется запомнить. Эй, барышня, еще пива!
– Черт возьми! Когда вы уже успели так нализаться?!
Окрик над ухом – как трубный глас среди всего этого шумного ярмарочного легкомыслия. Они оглянулись: над ними как живой укор стоял Павел Шерлинг – в черном траурном костюме от «Хьюго Босс» и в белоснежной рубашке. Такой чужой, шикарный, неярмарочный, далекий.
– …Купил козак на ярмарке порося…
– Чешска одяг! Конечна распродажа!
– Эх, гуляла середа, пока была молода!
