– И тем не менее вы важный свидетель.
Церемония заполнения «шапки» протокола. Размеренный тон Чалова успокаивал кассиршу Ускову. Катя, усевшись на кожаный диван для клиентов конторы, разглядывала ее: средних лет, обручального кольца на пальце нет, одета соответственно обстановке – в черный деловой костюм.
– Давно здесь работаете, Вера?
– Четыре года. Что теперь будет, даже не знаю... Как же без Платона Григорьевича? Все рухнет, работу теперь потеряем, – кассирша покачала головой. – Главное, меня тут не было, я пошла на обед домой. У меня маленький сын... один... Сейчас лето, куда его девать? Так в школе весь день, пока я тут, а сейчас лето... Я отлучилась на обед, а когда вернулась... этот ужас... он там лежал лицом вниз в этом гробу... это наш лучший образец... господи, что я говорю, – она снова всхлипнула.
– Во сколько вы ушли на обед?
– Без малого в час, может, без четверти, без десяти, мне тут недалеко, я на Первомайской живу.
– А вернулись вы?
– В два часа. Он меня сам отпустил, понимаете, у нас днем не так много клиентов – обычно приходят заказывать все для похорон или с утра, или же во второй половине дня.
– Офис ваш большой, а где же все сотрудники?
– У нас маленький коллектив. Менеджер-консультант – он же и помощник Платона Григорьевича, я, и еще Глотов Владимир Тихонович – наш охранник, и... ну и мать Платона приезжала довольно часто. Она большой специалист, понимаете, давно в этом бизнесе, когда еще это и бизнесом не называлось... Она возглавляла городской отдел ритуальных услуг при администрации, а до этого в исполкоме.
– И где же все эти лица в разгар рабочего дня? – повторил свой вопрос Чалов.
– Гермес на заказе работает...
– Кто, простите?
– Менеджер-консультант, простите, его фамилия Шурупов, но хозяин всегда звал его так, и он сам себя называет – Гермес. Я ему как-то высказала, что клички – это для диджеев ночного клуба, а не для похоронного бюро, так он мне просто рассмеялся в лицо. Хозяин ему слишком много позволяет... позволял, но это и не удивительно, потому что они оба...
– Одну минуту, понимаете, я пишу протокол. Не надо перескакивать с темы на тему... а то мы очень долго все это будем делать – писать... Понимаете? Итак, про сотрудников в разгар рабочего дня.
– Так я и объясняю, – слезы кассирши высохли разом. – Все разъехались. Мать хозяина вышла замуж в воскресенье. Это в ее-то возрасте! И они с Глотовым уехали в свой медовый месяц.
– Глотов – это ваш охранник?
– Угу, он у нас недавно. Пенсионер военный. Я думала, что толковый мужик, – кассирша Ускова вздохнула, – но оказался слишком даже толковый. Мадам Ковнацкая старше его, но это Глотова не остановило. Интересно, кому теперь все это достанется? Ей и достанется, и ему, он ведь теперь ее муж законный. Если только судиться им не придется с...
– А теперь вернемся к «потому что они оба», – оборвал ее Чалов.
Катя слушала, как он ведет допрос. Не так, как опера, тем надо все скорее узнать, и они «схватывают на лету», выжимая максимум информации в кратчайший отрезок времени. А этот подчинен своему протоколу: вопрос – ответ. Следователи скованы процессуальными рамками и всегда, даже во время первоначальных следственных действий, помнят, что все эти бумажки... протоколы со временем засветятся в суде, и там их будут изучать и зачитывать до дыр – защитники, обвинители и судьи.
– То есть? Ах, вы об этом спрашиваете? Да, да, хозяин ему позволял слишком много, но если учитывать их особые отношения...
– Особые отношения? Между Платоном Ковнацким и его менеджером Шуруповым по прозвищу Гермес? В чем же они заключались?
– В этом, что они путались. Он с ним... с парнем, Гермес-то молодой, и красавец... Слушайте, а я же вас вспомнила! – Кассирша Ускова сплеснула руками. – Я же вас видела.
Следователь Чалов поднял голову от протокола.
– Да?
– Вчера вы приходили сюда, и вот девушка тоже, ваша коллега... То-то я смотрю – лица знакомые. Я во всем этом кошмаре совсем растерялась... Смотрю и никак вспомнить не могу... вас обоих.
– Вам надо успокоиться, – вежливо сказала Катя. – Конечно, мы понимаем, в каком вы сейчас состоянии. Вернуться с обеда и увидеть все это.
– Внимательно слушаю вас, продолжайте, – Чалов снова приготовился записывать.
– С ним, понимаете? Я думала сначала – это так, неприличный анекдот, но они... увы, это не анекдот, они живут вместе. Платон дом построил новый на месте старой родительской дачи. И они там устроились вдвоем, точно молодожены. А мадам... она осталась в квартире, в центре города. И она даже слова поперек не сказала. Уж и не знаю, чего тут больше – слепой материнской любви или попустительства. Даже страшно... у меня вот тоже сын растет. И не дай бог... В целом-то, конечно, Платон – хороший человек был, по крайней мере для нас, его сотрудников. Платил всегда аккуратно, и насчет больничных там... хотя мы... я никогда этим не злоупотребляла. Так что вся эта его «голубизна», она как-то мало трогала меня лично... Пока не появился этот наглый тип. Он же такое влияние на Платона имел, что тот... тот уступил ему часть доходов.
– По этой фирме? – спросил Чалов.
– И по фирме, и по кладбищу, они с матерью владели вторым городским... а теперь там доля этого красавчика образовалась. Я почему знаю, потому что через меня вся налоговая документация идет. Так вот он там уже в совладельцах записан.
– И, по-вашему, теперь при дележе наследства не все достанется матери Ковнацкого?
Кассирша кивнула довольно мрачно. Катя в душе поаплодировала Чалову – мастер, что говорить. Три главных вопроса – и столько информации на «протокол», и не надо, оказывается, ничего «схватывать на лету». Выходит, чему-то и розыск доблестный может у следствия поучиться.
Хотя вся эта информация пока что относится к тем, другим версиям убийства, а не...
Стоп, но в связи с посещением этого печального места Гавриловым перед его кончиной пока что и версии никакой толком еще не озвучено. Даже не выдвинуто.
Так, одно лишь смутное ощущение: тут что-то нечисто.
– Извините, что перебью вас. Примерно неделю назад сюда, в офис, к Платону Ковнацкому приходил мужчина. Не клиент. – Катя не могла так долго ждать!
– Я не помню, у нас немало народа побывало за эти дни. – Ускова повернулась к Кате.
– Он приехал на машине с шофером.
– К нам почти все на машинах приезжают.
– Они беседовали.
– У нас многие рыдают тут, приходится в чувство их приводить, прежде чем они образцы по каталогу начинают выбирать.
– Вот этот мужчина, – следователь Чалов, не проронивший ни слова в ходе этого женского диалога, достал из кармана пиджака снимок.
Снимок висящего в петле мертвеца. Самый первый снимок, сделанный в квартире на месте происшествия, когда они – следственно-оперативная группа – только вошли, еще ничего там не трогая, не осматривая, еще не обрезая веревки.
Реакция кассирши... Кате показалось даже, что если Чалов рассчитывал именно на такую ее реакцию, то это... это запрещенный прием в работе с очевидцами.
Ускова наклонилась над снимком, глаза ее расширились, щеки снова побледнели – любопытство, ужас... Она сразу узнала Валентина Гаврилова, несмотря на то что в его лице, как и в лице Платона Ковнацкого там, в зале с запачканным кровью полом, уже мало осталось узнаваемых черт.
– О боже...
– Так он был здесь?
– Да, да... дня за три до свадьбы мадам.
– И они беседовали с Ковнацким?
– Да, да, вдвоем... там, в кабинете.
