увидел на самых заметных местах – первых, вторых и последних полосах, – свои фотографии.
Он в белом костюме подаёт Милавиной руку, когда та выходит из такси.
Он ведёт её в ресторан со странным, натужным выражением лица, будто его мучают газы. Он пытается налить ей вино. Он топчет ей ноги в танце. Выпучив глаза, стоит на коленях, объясняясь в любви. Целует колени. Хватает за руки, пытаясь остановить… Его бесчувственное тело выносят из ресторана и грузят в такси.
Это был бессовестный, наглый фоторепортаж со свидания Фокина с Милой Милавиной.
– Продажные суки, эти официанты, – отшвырнул он газеты. – Впустили в ресторан папарацци, хотя гарантировали мне строгую конфиденциальность. А чего ты так распалился, Лавруха?! Ну, фотки, ну, в газете, ну, со мной, ну, с Милавиной. И что?! Мне даже приятно. – На лице Фокина расплылась блаженная улыбка. – Кто ещё в этом городе может похвастаться свиданием с Милой Милавиной?
– И ты ещё спрашиваешь – что?! – завизжал Вася, отшвыривая кипу газет в угол. – Ты типа не понимаешь?! Там написано, в каждой газете, в каждой заметке, что Мила Милавина не верит в силы милиции, поэтому обратилась за помощью к частному адвокату и даже закрутила с ним роман!
– Но она действительно не верит! Действительно обратилась! И действительно закрутила! – захохотал Севка. – Что из этого?!
– А то… – задохнулся от возмущения Вася, – то, что каждая собака в городе знает, что я с тобой сотрудничаю! И мой начальник Волков тоже знает! Утром он вызвал меня на ковёр и заявил, что если мы – я и ты, – сунем в дело «искусствоведов» свой нос, то остаток своих дней проведём в обезьяннике! Он нам это организует. Ну, зачем, – сбавил Вася тон, переходя на плаксивый, – зачем ты попёрся с этой селёдкой в ресторан?! Ты что, не мог её где-нибудь в кустах оприходовать?
– Не мог, – отрезал Севка. – Представляешь, не мог я звезду мирового масштаба пригласить в кусты, потому что я порядочный человек!
Фокин вскочил и пробежался по кабинету с забегом на балкон.
– Мне плевать на твоего Волкова! – крикнул он. – Если я взялся за дело, я доведу его до конца. У Волкова обезьянников не хватит, чтобы всех детективов пересажать! Ты пробил по базе Громова?
– Я звонил тебе весь вечер, а ты не отвечал, – буркнул Лаврухин.
– Назови меня сволочью, – попросил его Фокин. – Ну, назови!
– Пошёл ты, – отмахнулся Лаврухин. – Не мог где-нибудь по-тихому, у Маргариты Петровны в огороде, например, любовь крутить?
– Ты струсил, Лавруха? – ткнул его в плечо Фокин.
– Да!
– И ты не со мной?
– Нет! Этим делом занимается ФСБ! Оно на контроле у Интерпола! Нас размажут, Фок!
– Ну и чёрт с тобой. Я сам со всем справлюсь! – Севка схватил Васю подмышки и вытолкал в коридор.
Лаврухин не сопротивлялся.
– Чай? Кофе? – заглянула в кабинет Драма Ивановна.
– Огуречный рассол, – простонал Севка.
– О господи, мне что, в погреб лезть?
– Что? Какой погреб?
– Где я вам в это время суток возьму солёные огурцы?!
Севка посмотрел на неё непонимающим взглядом и ринулся к лифту, на котором Лаврухин уже уехал вниз.
– И всё-таки, почерк разный! – крикнула мисс Пицунда. – Последнее преступление совершенно не вписывается в картину предыдущих!
В машине было душно и почему-то накурено.
Севка завёл движок и только двинулся с места, как сзади раздался глухой голос:
– Езжай на Глуховскую улицу, там у Громова через пятнадцать минут деловое свидание.
– А! – вскрикнул Севка, ударив по тормозам. Оглянувшись, он увидел Лаврухина с сигаретой в зубах.
– Ну ты и придурок, – выдохнул Севка. – Как в машину попал?
– Каком. Поехали, пока не передумал.
Фокин радостно втопил газ, а Вася начал вещать ему на ухо:
– Михаил Михайлович Громов, сорок второго года рождении, личность очень известная и, как уже говорилось, крайне положительная. Он занимается гостиничным бизнесом, имеет недвижимость за рубежом, а в последние годы очень увлёкся коллекционированием предметов искусства. Дружит с мэром Москвы и президентом Венесуэлы. Хорошую репутацию завоевал себе благотворительностью. На его попечении несколько детских домов и домов престарелых, причём, по всей стране. В Рязанской области построил церковь и молельный дом. В Саратовской – мужской монастырь и часовню. Михаил Михайлович примерный семьянин, меценат, а в последнее время ещё и писатель – написал книгу о том, как найти себя в жизни и добиться успеха. Книга, говорят, очень толковая. В криминальных связях Громов замечен не был, хотя, сам понимаешь, с такими деньгами без них не обойтись.
– А откуда ты знаешь, что у него через пятнадцать минут деловое свидание в парке?
– А оттуда, что пока ты, кобелина, надирался в ресторане, я, честный мент и твой верный товарищ, всю ночь в одиночку следил за Громовым.
– Молодец! – похвалил Севка. – Объявляю тебе благодарность.
Лаврухин фыркнул и выплюнул окурок в окно.
– Сам не понимаю, зачем я это делаю? – пожал он плечами. – Я ведь тебе, гаду, звонил, звонил…
– Я занят был. Тебе же утренние газеты объяснили, как я был занят!
– Короче, Казанова, вчера вечером Громов ужинал в ресторане «Африка». В зал я, конечно, не попал, но с охраной протрепался до тех пор, пока Громов не вышел в туалет. Как только я увидел, что он зашёл в сортир, я попросил парней пустить меня туда по нужде… А дальше всё как в кино. Громов из кабинки позвонил какому-то Гоге и договорился с ним сегодня встретиться в парке на Глуховской. Дело явно нечистое, потому что, сам подумай, почему человек такого масштаба как Громов, назначает встречу в каком-то парке.
Севка улыбнулся, но хвалить Лаврухина больше не стал. А то ещё зазнается, курилка старая…
Парк на Глуховской был маленьким и уютным. Здесь гуляли мамаши с колясками, папаши с пивом, а старушки кормили голубей.
Севка припарковался в тени разросшегося кустарника так, чтобы машина не бросалась в глаза. Он хотел было выйти из машины, но Лаврухин остановил его:
– Подожди, Фок. Вон он идёт! – Вася указал на низкорослого господина в дорогом костюме и шляпе, скрывающей лицо. Господин смахивал на гриб, который после дождя вырос не ввысь, а вширь.
Севка пригнулся к рулю и затаился.
– Он на «Круизёре» ездит, – шепнул Вася. – На стоянке, наверное, припарковался, а сюда пешкодралом припёрся. Шифруется, значит.
Громов купил газету в киоске, развернул её и уселся на лавочку.
Через пару минут возле него, словно из-под земли вырос худой мужик с измождённым лицом. Мешковатые брюки, клетчатая рубаха и бейсболка, надетая козырьком назад, делала его похожим на шофёра маршрутки, но что общего могло быть у шофёра и такого человека как Громов?..
– Кого-то мне этот ханурик напоминает, – пробормотал Вася. – Где-то я его видел…
– Чёрт, мы здесь ничего не услышим, – чертыхнулся Фокин. – Ненавижу наружное наблюдение за голод, холод и плохую слышимость. Сиди здесь, Лавруха, а я поближе попробую подобраться.
Выскользнув из машины, Севка, пригибаясь и прячась за длинными рядами густого кустарника, подкрался к лавочке настолько близко, насколько это было возможно. Сквозь кружево зелёной листвы он увидел спины интересующей его парочки и отчётливо услышал голоса.
– Говорю я тебе, Гог, не моя это работа, не моя! Не стал бы я так грубо действовать, – тихо, но с нажимом сказал Михаил Громов. – Нет у меня товара! Хот режь – нет!
– Кто, кроме тебя, сивый мерин, мог на такое пойти? – с насмешливой хрипотцой спросил мужик с
