загружена – съемки, спектакли, репетиции. Предложить тебе поехать со мной у меня язык не поворачивается. Я не хочу отрывать тебя от привычной жизни. Да и что я могу тебе предложить? Я ведь простой мент.
– При чем здесь это? – вспылила Лариса. – Я тебя люблю, ты понимаешь? Я жить без тебя не могу!
Несколько минут Андрей молча смотрел прямо перед собой. Затем, сделав над собой усилие, со вздохом сказал:
– Мне льстит, что такая женщина, как ты, признается мне в любви. Но, Лариса, давай не будем спешить. Давай проверим наши чувства временем. Я готов позвать тебя с собой, в Москву, прямо сейчас. Но надо ли тебе это? Ты хорошенько подумай, прежде чем давать мне окончательный ответ...
В клинике, где лежала Настя Потанина, были строгие правила посещения: с пяти до семи вечера. Андрею с трудом удалось уломать главврача, чтобы тот разрешил ему повидаться с Настей во внеурочное время.
Он не заходил к ней больше недели и, увидев, здорово обрадовался – результаты лечения были налицо. Правда, Настя похудела еще больше, но зато в глазах вместо глухой, затравленной тоски появились живые искорки.
– Привет, Фараон! – поздоровалась она, кутаясь в серый больничный халат. – Даже странно тебя здесь видеть. Я была уверена, что ты давно в Москве.
– Да, командировка в ваш город затянулась... Вообще-то, я пришел попрощаться. Сегодня уезжаю.
– Правда?.. Что ж, счастливого пути. Передавай привет Дорофеевым. Скажи Ване, что я его очень люблю. Пусть приезжает в гости...
– Обязательно передам.
Говорить было решительно не о чем, хотя, направляясь сюда, Андрей заготовил целую речь. Но Настя слушала без всякого интереса его рассказ о том, как продвигается расследование убийства ее дочери. Молча смотрела и устало улыбалась. И в тот момент, когда он мысленно подыскивал повод, чтобы уйти, неожиданно заявила:
– Значит, его нашли.
– Кого? – не понял Андрей.
– Того, кто убил Альку... Ты уезжаешь, значит, все нормально. Иначе ты бы не уезжал.
Подивившись ее проницательности, Андрей кивнул.
– Ты права. Расследование фактически закончено. Остались пустые формальности. Но с этим справятся без меня.
– Господи, за что? За что меня лишили единственной дочери? – В голосе Насти слышалась такая горечь, что Андрей невольно содрогнулся. – И почему именно она?
Еще минуту назад он был уверен, что расскажет ей все: и про Кайзера, и про Шершнева, и про то, почему погибла Алька. Но сейчас, глядя в небесно-голубые Настины глаза, вдруг понял, что не сможет открыть ей всей правды. Ни ей, ни Дорофееву, ни даже Бабкину, который не имел никакого отношения к этой истории.
«Пускай это останется при мне», – подумал он, а вслух сказал:
– Стечение обстоятельств – Алька оказалась в неудачное время в неудачном месте... Извини, конечно, за банальное утешение, но убийцу все-таки нашли.
– Это не вернет мне дочери. Но, как ни странно, мне стало гораздо легче. – Настя вдруг прильнула к его груди и тихо заплакала.
Андрей погладил ее по голове, словно маленькую.
«Моя совесть чиста – все, что мог сделать для нее, я уже сделал, – подумал он. – Остальное зависит от Парамонова и его ребят... Неплохо бы заглянуть к ним перед отъездом. А то нехорошо получается: когда надо было – под ногами путался, а сейчас, когда дело почти закончено, – меня там и не видно...»
В это утро Липницкий вел машину крайне осторожно: не шел на обгон, притормаживал на желтый сигнал светофора. Причиной тому было его неважное самочувствие. Впрочем, удивляться тут было нечему – за минувшие сутки он прилег лишь на пару часов. А перед этим всю ночь прокуковал в окрестностях СИЗО, дожидаясь, когда же наконец оттуда выйдет Сапожников. Появился он около шести утра и, судя по виду, был очень доволен собой. А это могло означать только одно – Шершнев мертв. Но смерть Шершнева была лишь частью задуманной Липницким операции. Теперь следовало поставить точку. Куда с большим удовольствием он доверил бы это кому-нибудь другому, но все те, кто мог бы справиться с подобной задачей, были мертвы. Теперь Липницкий мог рассчитывать только на себя. Ужасно хотелось спать, но он понимал – еще не время расслабляться, а потому старался контролировать каждое свое движение, каждую мысль.
В общем-то, ничего сложного в том, что он должен был сделать, не было. В ФСБ такие дела обычно поручали новичкам. Но слишком уж много воды утекло с тех пор, когда он сам был зеленым юнцом...
Добравшись до девятого километра и не обнаружив у дорожного щита Сапожникова, Липницкий не на шутку растерялся.
«Неужто этот лох опять наширялся?» – с тревогой подумал он, но разворачивать машину не стал.
Как оказалось, не напрасно. Окинув местность внимательным взглядом, он обнаружил Сапожникова неподалеку, в кювете. Тот лежал на траве и с дурацкой ухмылочкой на лице рассматривал облака. На появление Липницкого среагировал не сразу. Несколько мгновений тупо рассматривал его физиономию и лишь потом поднялся и присел на корточки.
– Шушера и вправду был уродом, – проговорил он и уставился на собственную кроссовку. – Не человек, а слизняк какой-то. Гниль, одним словом. – Поморщившись, он брезгливо сплюнул на траву.
«Кажется, парень уже успел накачаться, – предположил Липницкий. – Но на какие шиши? Неужели с кем-то встречался?»
– С кем встречался? – повторил он вслух.
– Машка в семь забегала – перепихнуться.
– Надеюсь, о наших делах ни слова?
– Я что, совсем тупой?
– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Липницкий и строго приказал: – Садись в тачку. Прокатимся.
Сапожников не стал возражать. Поднялся на ноги и лениво побрел к машине.
Проехав метров пятьсот, Липницкий свернул в березовую рощу. Убедившись, что машина не видна с шоссе, заглушил мотор и предложил «немного подышать свежим воздухом». Сапожников выбрался из салона и с интересом огляделся:
– Красота! Давно я не был в лесу.
«Здесь ты и останешься», – усмехнулся Липницкий, доставая из бардачка пистолет, на дуло которого был навинчен глушитель. Пряча оружие за спиной, вышел вслед за Сапожниковым.
– Паша! – позвал негромко и, когда тот обернулся, вскинул правую руку. Палец плавно нажал на спусковой крючок, раздался легкий хлопок, и Сапожников, так ничего не успев сообразить, рухнул в высокую траву.
Подождав пару секунд, Липницкий подошел к Сапожникову вплотную. Тот лежал на земле, широко раскинув руки, и смотрел в небо. Полчаса назад он точно так же лежал на обочине дороги, только на этот раз его голубые глаза были пусты и безжизненны. Поняв, что контрольного выстрела не понадобится, Липницкий не почувствовал желаемого облегчения. После бессонной ночи все эмоции атрофировались. Он был не способен ни радоваться, ни скорбеть.
Развернулся и широким шагом двинулся к машине. Открыл багажник, достал из него черный пластиковый пакет, шпагат и лопату. Огляделся, взглядом отыскивая место для ямы. Решил далеко не ходить – копать рядом с трупом. Но вначале следовало упаковать Сапожникова в целлофан. Липницкий натянул тонкие резиновые перчатки и подошел к телу. Брезгливо морщась, обыскал карманы – зажигалка, одноразовый шприц, спичечный коробок с ширевом. Ничего такого, что помогло бы опознать личность потерпевшего. Все находки Липницкий положил назад. Сапожникову они, конечно, уже не понадобятся, но
