Кириллов поспешил уточнить:
— Профилакторий текстильного комбината. Хрунцалова нашли застреленным в сауне, Рогожину — в номере. Свидетели: кочегар, сторож и полоумный нищий, сшивавшийся при кочегарке. Кочегар признался, что видел вашего брата на территории профилактория. Сторож подтвердил.
— Ты присутствовал на допросах?
Они словно играли в пинг-понг. Рогожин делал подачу, Кириллов ее отбивал.
— Нет. Меня к свидетелям на пушечный выстрел не подпускали. По-моему, Баранов обработал стариков.
— То есть?
— К ним подсаживали в камеру для временно задержанных мордоворотов из местной шпаны. И наши дедов дубинками охаживали. Я краем уха слышал, старшина из управления смеялся, мол, старики камеру до потолка обдристали, без противогаза зайти невозможно. Старшина дубинкой себя по ляжкам постукивал, называл ее безотказной клизмой.
— Слава, ты докладывал начальству о своих подозрениях?
— Подполковнику Ветрову.
— Рапортом?
— В устной форме.
— И что?
— Ничего…
Блиц из вопросов и ответов приостановился. Беседующим понадобилась передышка. Кириллов астматически, будто в удушье, втягивал воздух, Рогожин мысленно готовил новую серию вопросов, а майор-десантник, свидетель разговора, тихо матерился, костеря продажное правосудие, жлобов- милиционеров и всю эту мерзопакостную житуху.
Дмитрий медленно ходил вокруг сидевшего на стуле следователя. Круги сужались. Рогожин иной раз рукой прикасался к парню. Каждое прикосновение заставляло Кириллова вздрагивать, точно от слабого разряда тока. Неожиданно офицер, остановившийся за спиной у парня, руками обхватил его голову. Живые тиски сжали черепную коробку.
— Слава! — Магнетический шепот Дмитрия заставил поежиться даже видавшего виды Василенко. — Ты недоговариваешь! Выкладывай все начистоту! Этот Баранов или Ветров угрожали тебе?
— Да! — всхлипнул парень, не пытаясь вырваться из рук Рогожина.
— Они не отстраняли тебя от дела?
— Я сам написал заявление об отпуске за свой счет по состоянию здоровья. Они обзывали меня слюнтяем и недорослем, сунувшимся в серьезные дела. Я хотел уволиться! — всхлипывание сменилось рыданием. — Баранов приставил мне к ширинке пистолет…
— Хватит, не продолжай! — Рогожин убрал руки с головы парня. — Меня вычислил по своим милицейским каналам?
— Конечно. Посмотрел биографию брата, — немного успокоившись, ответил Кириллов, — сделал запрос в Министерство обороны, потом в МВД.
— Тебе представили закрытые сведения об офицере-разведчике частей специального назначения? — не поверил Дмитрий.
— Без проблем! — в голосе отвечавшего не было лжи.
— Бардак! — возмущенно выдохнул Рогожин. — Впрочем, я тебе верю. В такие времена, как наши, все возможно. Давай, Слава, договоримся: о нашем разговоре не должен знать никто, — Дмитрий бросал четкие отрывистые фразы. — Подлянку твои начальнички запарили крутую. Молодец, что ко мне пришел.
Думаю, мы совместными усилиями эту кашу расхлебаем! — Рогожин старался приободрить сникшего парня и скрыть собственную неуверенность. — Я переговорю с завотделением о выписке, но быстро выбраться отсюда не получится. Понадобится минимум пять дней. Сбежать я тоже не могу. Человек военный, себе не принадлежу.
Кириллов понимающе усмехнулся.
— Покуда я в госпитале кантуюсь, попробуй собрать побольше сведений о Баранове.., этом, как его?
— Подполковнике Ветрове, — подсказал парень.
— Ветрове… Не брезгуй мельчайшими подробностями и постарайся разузнать, кто за ними стоит, какие фигуры. Мне, Слава, нужна твоя поддержка, а тебе моя. Для Баранова и Ветрова ты клейменый, повязанный с ними общими делишками. Такие долго не живут! — Рогожин перегнул палку.
— Напрасно вы на меня давите! — обидчиво скривился Кириллов. — Я сам пришел…
— Но всей правды не сказал, — применил психологический прессинг Дмитрий.
Ему нужен был союзник, а точнее, исполнитель, готовый подчиняться беспрекословно. И, не обращая внимания на Василенко, Рогожин безжалостно ломал парня для его же блага:
— Слава, ты рассчитывал натравить меня на Баранова. Офицер-спецназовец, может, контуженный в голову, человек с неустойчивой психикой, выпрыгнет из окна госпиталя в подштанниках и за брата посворачивает головы ментовской нечисти. Верно я реконструировал ход твоих мыслей?
Нижняя челюсть Кириллова плавно опускалась к груди, словно отяжелела.
— Начальнички не последние люди в городе, но и они пешки в крупной игре. Детали игры тебе неведомы, как и вся она целиком. А чего боятся люди прежде всего? — задал вопрос Рогожин.
— Неизвестности! — Кириллов напоминал кролика, загипнотизированного удавом.
— Молодчинка! — Рогожин ребром ладони легонько стукнул по худосочной шее следователя-стажера. — Перевербовку не продолжать?! Доказал тебе выгодность сотрудничества со мной?
— Да… — невнятно пробормотал Кириллов.
— У парня лицо хорошее! — Комбат, бывший невольным свидетелем разговора, чувствовал себя обязанным поддержать друга. — Не успел ссучиться в органах. Мог отмолчаться, ан нет, тебя отыскал. Значит, гложет душу несправедливость.
Кириллов ушел, оставив Дмитрию московский адрес — тетки, у которой он жил во время учебы на юридическом факультете, и координаты подружки. Девушка имела однокомнатную квартиру, кота и море одиночества. А молодой следователь истосковался по домашнему уюту и принял с радостью предложение не очень красивой, но молодой, темпераментной Анжелы перебраться к ней, разделить тяготы совместного ведения хозяйства и постель без обязательства жениться.
— Звоните Анжеле в любое время дня и ночи. Она будет знать, где меня искать! — предупредил, прощаясь, Кириллов. — Тетка глуховата, к телефону не подходит…
— Дима! — Василенко старался пробить брешь в молчании Рогожина, затравленным зверем мечущегося по палате. — А ты не говорил ничего о брате!
— Мы редко встречались. Сергей — от второй жены отца. Батяня мой под старость чудил много, — неожиданно для самого себя разоткровенничался Дмитрий. — Развелся с Надеждой Петровной, матерью Сергея. Оставил им все: квартиру, машину — и уехал к черту на кулички, обратно в Забайкалье Надежда Петровна мечтала в Подмосковье домик построить или квартиру купить. Для столицы у батяни звездочек на погонах не хватало, рылом для матушки-Москвы не вышел, — зло произнес Рогожин. — Отец умер от сердечного приступа. Добрел до сельской больницы, упал на ступени и умер. — Он помолчал, словно отдавая дань уважения трудяге-отцу, тянувшему армейскую лямку до полной двадцатипятилетней выслуги. — Я с мачехой, Надеждой Петровной, дружеских отношений не поддерживал. Не любил я ее. Отца поедом ела за гарнизоны степные, за звание капитанское, за то, что из наряда в наряд заступал… — Дмитрий махнул рукой. — Сергея она подпортила своим сюсюканьем. Баловала пацана с детства. Вырос рохлей, метался из стороны в сторону и ничего до конца не доводил. Институт еле-еле окончил. Мачеха после развода попивать стала, — продолжал рассказывать семейную драму Рогожин. — Сергей ее не останавливал, отец уже в могиле был, а старуху с тормозов сорвало… На вскрытии доктор ахал, что вместо печени мочалку из губки увидел, до такой степени она разложилась.
— Женщины быстрее мужиков спиваются, — авторитетно подтвердил Василенко. — Медициной доказано!
— Наверное, — равнодушно согласился Рогожин. — Братец мой скоренько, сорок дней с кончины
