– Я очень занята. – Журналистка могла бы сказать и более грубо, мол, с чего ты взял, что мы вообще когда-нибудь встретимся, но ей стало жаль наивного молодого человека. – Как-нибудь, когда освобожусь. Я сама найду тебя.
– Правда?
– Конечно же, правда. – Журналистка ненавидела саму себя: парень открылся ей, не упираясь, рассказал все, что ее интересовало, и даже сам не понял этого, а теперь его приходилось выпроваживать и навсегда вычеркивать из своей жизни. – Ты веришь мне?
А что еще оставалось ответить биохимику?
– Конечно, – прозвучало не слишком уверенно.
– Пока.
Журналистка торопливо чмокнула его в щеку, смазав поцелуй. Биохимик, повинуясь взгляду, сделал шаг назад. Дверь захлопнулась перед самым его носом. И он оказался один в гостиничном коридоре.
– Послушай, – проговорил он, – а как же каблук? Я так и не починил…
Дверь, естественно, хранила молчание. Он тупо улыбнулся, пригладил коротко стриженные волосы и, не в силах сдержать радостного возбуждения, вприпрыжку заскакал по коридору к лифту. Теперь и ему, обычно молчаливому в компаниях сослуживцев, было о чем рассказать в баре за пинтой темного, как вишневая смола, портера.
– Какая же я стерва! – одновременно с восхищением и осуждением произнесла журналистка, глянув на себя в зеркало, и высунула язык. – Пять минут позора – и в дамках.
Как и была в белье, она торопливо прошла в номер, подняла крышку ноутбука. Экран засиял неземным синим светом, озарив лицо «акулы» пера, отчего оно сразу же стало неживым – мертвенным. Пальцы с кроваво-лакированными ногтями хищно зависли над клавиатурой. Мозг «щелкал», как калькулятор бухгалтера в день составления годового отчета. Клавиши буквально захрустели, на экране побежала строка:
«От достоверного источника, заслуживающего полного доверия, поступила информация, что в лабораторию Королевского военного госпиталя в Кабуле были доставлены для исследования ампулы с антибиотиком российского производства, поступившие в Афганистан предположительно с гуманитарной миссией Красного Креста и Красного Полумесяца. Окончательные результаты исследований, проведенных британскими военными биохимиками, сенсационны – в ампулах находятся не медикаменты, а смертельный яд. Именно от этого яда скончался британский солдат, чье имя мне пока не удалось установить. Труп был доставлен вчерашним вечером в Кабул. Британское командование тщательно скрывает трагическое происшествие. Насколько мне известно, даже родственники погибшего еще не извещены о его смерти. Есть о чем задуматься. Не значат ли приведенные факты, что заявление российского дипломата, захваченного талибами, получило подтверждение?»
Журналистка бегло прошлась взглядом по тексту. Поставила свои фамилию и имя. Это был не анонимный – «редакционный» материал. А ее «именной», и на первой полосе! Такой чести удостаивается далеко не каждый журналист влиятельной газеты. Конечно же, в нем имелись шероховатости – шлифовать и шлифовать. Но сенсация должна быть горячей. Провод мобильника вошел в USB-порт ноутбука. Несколько секунд, и сообщение «ушуршало». Журналистка прикурила, закинула руки за голову и с наслаждением выпрямила голые ноги. Дым струйками стремился к высокому потолку.
Ответ не заставил себя долго ждать – выпускающий редактор газеты получал деньги не зря. На мониторе высветилась-закрутилась пиктограмма почтового конверта. Ленивый удар ногтем по коврику виртуальной мышки компьютера, и сообщение раскрылось. Его содержание журналистка знала заранее, хотела лишь удостовериться: «Пойдет в завтрашнем номере на первой полосе за твоей подписью».
«Все-таки не зря я испортила свои любимые туфли – специально отломала каблук».
Журналистка, не глядя, запустила руку на нижнюю полку журнального столика, вытащила бутылку бренди, прикрытую рюмкой, и пообещала себе, что выпьет не больше трех «drink’ов», хотя заранее знала, что сдержать обещание не получится. Уж слишком хорошо она сегодня потрудилась.
Глава 8
От влажного воздуха в пещере вся одежда промокла. Простуда донимала пленников. Они уже сбились со счета – не знали: день на дворе или ночь. Петр Владимирович Баренцев заснул сразу же, как только в пещеру вернулся сын Мариам. Директор Казанского музея ворочался на подстилке из соломы, кашлял и сопел. Воронцова прижимала к себе сына, гладила его по коротко стриженной голове. Где-то далеко в переходе слышались мерные шаги охранника.
– Думаю, ничего не получится. Зря он это сделал, – тихо проговорил директор Казанского музея.
Его слова негромким эхом отразились от свода пещеры, словно кто-то невидимый расположился там и передразнивал говорившего. Мариам вздохнула:
– С ними невозможно договориться.
Баренцев вскинул голову.
– Я понимаю ваши чувства, – с горечью произнес он, – но поставьте себя на мое место. Что я мог сделать?
– Не корите себя, Петр Владимирович, мы оказались в ситуации, на которую никак не можем повлиять. Единственная надежда, что нас освободят. Я не разбираюсь в тонкостях, но дипломаты умеют договариваться, – не слишком уверенно проговорила женщина.
Сотрудник посольства, взбодрившись, хмыкнул. Кому, как не ему, было знать, что в любых переговорах существуют и тупиковые варианты.
– Конечно, умеют, – подбодрил он Воронцову. – Наверняка переговоры уже идут.
В наступившей тишине стало слышно, как в дальнем углу пещеры мерно капает вода. Капли будто отсчитывали секунды. Вот только до освобождения ли? Но этот вопрос никто из пленников не решался произнести вслух. В конце перехода послышался шум. Охранник кого-то окликнул, прозвучал гортанный ответ, и в темноте заплясали сполохи пламени.
– Идут, – оживился дипломат, – значит, что-то изменилось. – Он сел и надел пиджак, который использовал до этого как одеяло.
После сплошной темноты огонь факелов показался ослепительно ярким. Четверо талибов решительно направлялись к пленникам. Впереди, широко шагая, двигался Ахмуд, за ним еле поспевал его подручный, сжимая под мышкой треногу. Камера в матерчатом футляре моталась у него на шее. Замыкали процессию двое вооруженных охранников – они и несли факелы.
Ахмуд встал в центре пещеры, руки заложил за спину. Рядом с ним высилась тренога. «Оператор» старательно прикручивал к ней камеру.
– Что случилось? – первой не выдержала Мариам.
Ее вопрос остался без ответа. Покончив с камерой, подручный Ахмуда взял автомат у одного из охранников. Второй передал оружие командиру. Лицо Ахмуда приняло официальное выражение, он чеканил слова:
– На все наши предложения ваше правительство никак не отреагировало. Они попросту игнорируют нас и делают вид, что ничего не случилось. О вашем похищении не сообщила ни одна российская газета, ни один телеканал. – Тонкая улыбка зазмеилась на его губах, и тон из официального стал притворно- доверительным. – Значит, вы никому на Родине не нужны.
Ахмуд закатил театральную паузу. Баренцев расправил плечи, глубоко вздохнул:
– Я не понимаю. Это недоразумение… Такого быть не может. Я сделал все, о чем вы просили.
– Никто и не спорит, – примирительно произнес Ахмуд. – На войне, как на войне. Все вы будете показательно казнены. – Он выразительно посмотрел на камеру.
Крик отчаяния вырвался из груди Мариам, хоть она и была готова услышать именно эти слова.
– Пощадите хотя бы сына. Он ребенок, ничего плохого вам не сделал.
Стволы автоматов уже в упор смотрели на мужчин. Талибы отслеживали любое движение пленников.
– Пощадить? – задумчиво проговорил Ахмуд.
Мальчишка сжался в комок, дрожал. Мать прикрывала ладонями его уши.
– У вас есть дети? – сквозь слезы сказала женщина.
– Нет! – покачал головой Ахмуд. – Из-за войны мне некогда было обзавестись семьей.
