бесполезной. Однако среди простых людей, особенно тех, кто ещё помнил Кромвеля, по-прежнему жило искусство боя на палашах. Видимо, Том и Оливер прослышали, что Боб в этом деле смыслит. Парни были неисправимыми пуританами и всю зиму маялись бездельем, поскольку пьянство, девки и картёж исключались по религиозным мотивам. Весь день не промолишься. Упражняться в стрельбе тоже не получалось; не хватало пуль и пороха. Так что Боб не знал, решили они учиться фехтованию потому, что и впрямь хотят, или за отсутствием иных развлечений.
Впрочем, это было не важно, потому как и Боб устал ничего не делать. Когда Том и Оливер подошли ближе он выбил трубку, встал и вынул из ножен палаш. Пуритане пришли в восторг. «Встаньте боком – так вы будете представлять собой более узкую мишень, а ваша правая рука будет куда ближе к противнику. – Боб поднял палаш, так что гарда почти коснулась его губ, а острие указало в небо. – Это вроде как салют, и упаси вас Бог считать его придворной дурью, потому что он говорит стоящему перед вами человеку: «Я собираюсь с тобой сразиться, так что не стой как пень, а либо защищайся, либо беги».
Том и Оливер чуть не убили себя, пока вынимали оружие из ножен, а потом ещё раз, когда пытались отсалютовать. «Оливер, у тебя в руке рапира, а я управляюсь с ней хуже, чем с палашом, – сказал Боб, – но как-нибудь приноровимся».
Так Боб открыл новую фехтовальную академию на южном берегу реки Шаннон. Она быстро завоевала популярность, потом число учеников сократилось до полудюжины тех, кто и впрямь хотел чему-то учиться. Через месяц к ним присоединился мсье Лямотт, французский кавалерийский капитан из гугенотов, приметивший их во время верховой прогулки. Он прекрасно владел кавалерийской саблей, которая во многом сходна с палашом, но умел фехтовать и рапирой, так что смог дать Оливеру кое-какие полезные наставления. Обычно кавалерийские офицеры (в основном дворяне) сторонились простых пехотинцев, но гугеноты вообще были чудные. По большей части они происходили из простых французских семей, разбогатевших на торговле и вынужденных бежать от религиозных гонений. Теперь, в Ирландии, они находили мстительное удовольствие в том, чтобы учить фехтовальным приёмам французской знати диких англо-ирландских пуритан.
Дед Оливера Гуда десятки лет жил на ферме между Атлоном и Талламором, то есть в Ленстере, но недалеко от границы с Коннахтом, которую протестанты считали последним рубежом цивилизованного мира. Землю он получил, прогнав прежних католических владельцев, Фербейнов, которые ушли со своим скотом за Шаннон и канули в безвестность. Гуд считал, что вправе так поступить, поскольку Фербейны участвовали в восстании 1641 года и расширили свои владения за счёт соседей-протестантов, переселившихся сюда ещё в елизаветинские времена. Впрочем, ему пришлось забыть этот довод после того, как несколько голодранцев заявились к нему и назвались потомками тех самых елизаветинских протестантов! С тех пор, если кто-нибудь оспаривал у Гуда землю, он ссылался на право завоевателя и на то, что у него есть соответствующая бумага.
Он и его дети вкалывали на ирландской земле, как могут вкалывать лишь пуритане, и ввели множество новшеств, которые должны были сказаться в отдалённом будущем. Гуды носили оружие и разъезжали по округе, преследуя «неорганизованные элементы». Голодранцев-протестантов они больше не видели и начисто их забыли. Осталась лишь фамилия на старом надгробном камне: «Кракингтон».
Потом Карл II восстановил монархию, и выяснилось, что Кракингтоны как-то добрались до Англии, где (подобно тысячам других англо-ирландских помещиков, согнанных с земли солдатами Кромвеля) принялись одолевать прошедших в Парламент родственников требованиями выставить фанатиков из Ирландии. Поскольку одним из первых своих указов Карл повелел выкопать Кромвеля из могилы и насадить его голову на палку, складывалось впечатление, что они своего добьются. Под конец они получили лишь часть желаемого. Некоторых кромвелевских солдат согнали с земли, некоторых – нет. Гуды сохранили ферму, но лишь по случайности.
Впрочем, они больше не могли свободно исповедовать свою веру, поэтому половина Гудов перебралась в Массачусетс. Кракингтоны вернулись и захватили ферму со всеми нововведениями. Дела их быстро пошли в гору. Они даже восстановили на свои средства англиканскую церковь, в которой Гуды хранили зерно. Всё это произошло вскорости после рождения Оливера, поэтому он сохранил лишь смутные детские воспоминания о ферме, которую собирался в один прекрасный день себе вернуть.
Когда Яков II взошёл на престол, он вновь стал насаждать в Ирландии католичество. Однажды утром Кракингтоны проснулись и обнаружили, что ограда повалена, и дикие коннахтские коровы пасутся на их лугах под охраной не понимающих по-английски рыжеволосых людей с французскими мушкетами в руках. Убедить их возвратиться восвояси не удалось, поскольку новые католические власти в Дублине изъяли у англичан оружие. В скором времени Кракингтоны сочли за лучшее съехать, пока суд не разрешит тяжбу касательно земли – вернее, земель, поскольку ферма состояла из нескольких участков, каждый из которых имел собственную, равно запутанную историю. Как выяснилось, Фербейны на протяжении пяти столетий вели кровавую пограничную распрю с соседями – захватчиками, вытесненными в эти края викингами.
Итак, Кракингтоны сложили пожитки, погрузились на тех лошадей, которых ещё не угнали Фербейны, и отправились в свой дублинский особняк. По пути на них напали «ратники». Когда Кракингтоны думали, что им конец, другой отряд ополченцев, уже протестантских, спугнул головорезов-католиков. Старейший Кракингтон без устали благодарил спасителей и пообещал вознаградить их золотыми гинеями, если они пришлют кого- нибудь в его дублинский особняк. «Моя фамилия Кракингтон, – объявил отец семейства, – и любой в Дублине (под «любым» разумелся любой английский джентльмен-англиканин) укажет, как к нам пройти».
– Вы сказали «Кракингтон»? – спросил один из ополченцев. – Моя фамилия Гуд. Слышали про таких?
После этого с Кракингтонами произошли какие-то неприятные вещи, о которых Оливер Гуд не распространялся, так что неизвестно, попал ли кто-нибудь из них в Дублин – а если и попал, то в любом случае застал дом разграбленным и захваченным католиками. Но к тому времени весь Ольстер, Манстер и Ленстер были как эта ферма между Атлоном и Талламором.
Англия делилась на участки земли, чьи владельцы были точно известны. Она походила на кирпичную стену, где каждый кирпич – монолит, отделённый чёткой цементной границей. Ирландия напоминала глинобитную стену. Каждое новое поколение наносило следующий слой глины, который тут же застывал и шёл трещинами. Земля была не просто спорной – она погрязла в спорах.
Считалось, что в Коннахте всё обстоит иначе, поскольку там не было англичан. Однако там бушевали свои страсти, потому что ирландцы, не желавшие покоряться завоевателям, в трудные времена бежали в Коннахт и захватывали земли ирландцев, живших там искони.
Фехтовальная практика заняла больше времени, чем кому-либо хотелось. Весной 1691 года война не торопилась возобновляться. Войсками короля Вильгельма в Ирландии командовал теперь барон Годар де Гинкел, тоже голландец. Он стремился захватить Коннахт, но путь туда преграждали Шаннон и укреплённые города Лимерик, Атлон и Слайго. Ирландские землекопы под руководством французских сапёров всю зиму вели фортификационные работы. Гинкелу требовались лодки и понтоны, чтобы форсировать реку, пушки, чтобы разрушить укрепления. Парламент не торопился давать денег королю-голландцу, которого все успели возненавидеть. До конца мая никаких изменений не предвиделось. Боб и его товарищи укреплялись в мысли, что их забыли в Ирландии, так что они обречены стать следующими игроками в ряду Фербейн- Кракингтон-Гуд.
Со своей стороны, Людовик XIV ничего не предпринимал, чтобы избавить воюющие стороны от ощущения, будто их смахнули с карты Европы. Битва на Бойне и впрямь была сражением за Ирландию, по крайней мере так думали все в христианском мире, о чём Элиза написала Бобу в письме. Думали не потому, что бой так много значил в военном смысле, а потому, что на обоих берегах реки было по королю, и один перешёл её вброд, а другой повернулся спиной и бежал без оглядки до самой Франции.
Во время битвы, в честь которой Блекторрентский полк получил своё имя, Февершем спал. Даже в бодрственном состоянии он плохо соображал из-за черепно-мозговой травмы. По-настоящему командовал Джон Черчилль, а сражались Боб и другие пехотинцы. Однако слава досталась Февершему. Почему? Потому что он сумел хорошо о себе рассказать. Боб предполагал, что люди способны понять сложные вещи только через услышанную историю. Война в Ирландии перестала быть занимательной историей, когда короли
