борт. Кого первого, Игорь Николаевич?
– Зубринского, доктора, Филатова и вот этого, – мгновенно сообщил Кузнецов.
– Кожевников, радист, – представился тот, на которого указал врач. – Мы уж и не надеялись, что вы вернетесь. – Он кое-как поднялся и встал, сильно пошатываясь. – Я сам.
– Не спорьте, – жестко бросил Грубозабойщиков. – Рукавишников, кончай со своим пойлом. Пойдешь с ними. Сколько времени тебе понадобится, чтобы провести сюда с лодки кабель, установить пару мощных обогревателей и освещение?
– Одному?
– Бери в помощь любого!
– За четверть часа управимся. Могу протянуть еще и телефон, Владимир Анатольевич.
– Это будет кстати. Кто там с носилками – когда будете возвращаться, прихватите одеяла, теплую одежду, горячую воду. Канистры с водой заверните в одеяла… Что еще, Кузнецов?
– Пока ничего, товарищ командир.
– Тогда все. Отправляйтесь!
Рукавишников вынул ложку из котелка, аппетитно облизал, одобрительно чмокнул и печально покачал головой.
– Эх, такое добро пропадет! – горестно произнес он, отправляясь за носильщиками.
Из людей, лежащих на полу, четверо бодрствовали – водитель вездехода Хитренко, кок Нечаев и двое бурильщиков братья-близнецы Харламовы. Они даже обгорели и обморозились почти одинаково, основные ожоги располагались на правой стороне лица. Остальные не то спали, не то находились в глубоком обмороке. Дроздов с Кузнецовым принялись их осматривать. Причем, конечно, корабельный врач осматривал их более внимательно, пользуясь градусником и стетоскопом.
Грубозабойщиков с немалым любопытством оглядывал помещение. Временами он принимался махать и хлопать руками по бокам и груди, чтобы не озябнуть. Температура здесь, несмотря на печку, держалась, как в холодильнике.
Первым Дроздов осмотрел человека, лежавшего на боку в правом углу помещения.
Глаза у него были полузакрыты, так что виднелись только нижние полукружья зрачков, виски ввалились, лоб приобрел мраморно-белый оттенок, а свободная от повязки часть лица казалась на ощупь такой же холодной, как мрамор.
– Кто это? – спросил Дроздов.
– Грустный, – ответил темноволосый невозмутимый водитель вездехода Хитренко. – Радиооператор. Помощник Кожевникова… Что с ним?
– Мертв. Умер уже давно.
– Умер? – резко спросил Грубозабойщиков. – Вы уверены?
Дроздов бросил на него снисходительный взгляд и промолчал. Тогда командир обратился к Кузнецову:
– Есть такие, кого нельзя транспортировать?
– Думаю, эти двое, – ответил Кузнецов.
Он доверительно вручил Дроздову стетоскоп. Через минуту майор выпрямился и кивнул.
– Ожоги третьей степени, – сообщил Кузнецов командиру. – У обоих высокая температура, очень слабый и неровный пульс. Похоже, отек легких.
– На борту им будет лучше, – заметил Грубозабойщиков.
– Переноска для них – верная смерть, – заявил Дроздов. – Даже если укутать как следует, они не выдержат.
– Мы не можем без конца торчать в этой полынье, – заявил Грубозабойщиков. – Я беру ответственность за их транспортировку на себя.
– Извините, товарищ командир, – Кузнецов твердо покачал головой. – Теперь я здесь главный. Я согласен с доктором Дроздовым.
Грубозабойщиков молча пожал плечами. Через несколько минут вернулись моряки с носилками, а следом появился и Рукавишников с четырьмя другими матросами, которые несли кабели, электрообогреватели, осветительные лампы и телефон. Через несколько минут заработало отопление, загорелся свет.
Рукавишников покрутил ручку полевого телефона и бросил в микрофон несколько слов. Ярким светом загорелись лампы, начали потрескивать, а спустя несколько секунд накаливаться электропечи.
Моряки уложили на носилки Хитренко, Нечаева и близнецов Харламовых. Когда они ушли, Дроздов снял с крюка лампу.
– Вам она теперь не нужна, – сказал он. – Сейчас вернусь.
– Вы куда? – ровным голосом спросил Грубозабойщиков.
– Покурить…
– А я думал – по нужде…
Дроздов шагнул через порог, завернул за угол жилого дома и остановился. В домике послышалось жужжание ручки, потом кто-то заговорил по телефону. Разобрать слова ему не удалось.
Пламя в керосиновой лампе подрагивало на ветру, но не гасло. Ледяная пыль хлестала по стеклу. Дроздов направился по диагонали к единственному домику, уцелевшему в южном ряду. На наружных стенах – никакого следа огня и даже копоти. Рядом, должно быть, находилось хранилище топлива – в этом же ряду, только восточнее, прямо по ветру. Судя по степени разрушения других домиков, чьи уцелевшие каркасы были чудовищно покорежены, именно здесь был очаг пожара.
К одной из стен оставшегося целым домика приткнулся добротный на вид сарай. Дверь открылась легко. Деревянный пол, обшитые алюминием стены и потолок, снаружи и внутри – большие масляные радиаторы. От них отходили черные провода, которые шли к разрушенному сейчас домику, где стояла сгоревшая дизель-генераторная установка. Значит, пристройка обогревалась круглые сутки. Занимавший почти все помещение небольшой приземистый вездеход можно было завести в любое время одним нажатием кнопки. Теперь дело обстояло иначе: чтобы запустить двигатель, пришлось бы использовать паяльные лампы и физическую силу двух-трех человек, чтобы провернуть коленвал хотя бы один раз.
Дроздов закрыл дверь и направился в основной блок. Тот был забит металлическими столами, скамейками, механизмами и новейшими приборами для автоматической записи и обработки результатов бурения и метеорологических данных. Лаборатория. Дроздов торопливо осмотрел помещение, но не сумел обнаружить ничего интересного. Где же хранились образцы?
В одном углу на пустом деревянном ящике стоял переносной радиопередатчик с телефонами- наушниками. Рядом, в коробке из крашеной фанеры, лежали пятнадцать элементов «Дюраселл», соединенных в батарею. С крюка на стене свисала двухвольтовая контрольная лампочка. Дроздов прикоснулся обнаженными проводами лампочки к наружным контактам батареи и замкнул их. Ни искорки. Если бы в них сохранилась хоть ничтожная часть первоначального заряда, нить лампы раскалилась бы добела. Но она даже не зарделась. Выходит, Кожевников был прав, говоря, что батарея села окончательно.
Затем майор направился в домик, где лежали обгорелые останки семерых погибших во время пожара. Отвратительный запах горелого мяса и дизельного топлива стал еще сильнее. Дроздов остановился в дверях, не испытывая никакого желания двигаться дальше. Снял меховые рукавицы и шерстяные варежки, поставил лампу на стол, вынул свой фонарик и опустился на колени возле мертвеца, лежащего с краю.
Прошло десять минут. Единственным его желанием было поскорее покинуть помещение. Скоро он ощутил дурноту, но решил, что все равно не бросит это дело, пока не закончит.
Дверь со скрипом отворилась. Дроздов обернулся и увидел Грубозабойщикова.
38
Он ожидал прибытия командира гораздо раньше.
Следом появился Тяжкороб. Рука у него была обернута толстым шерстяным бинтом. Смысл телефонного разговора после ухода Дроздова из жилого дома стал ясен: командир вызывал подкрепление. Грубозабойщиков выключил свой фонарик, поднял защитные очки и опустил снежную маску. При виде кошмарного зрелища он прищурился, а нос его невольно сморщился от нестерпимой вони, кровь мгновенно отхлынула от раскрасневшегося на морозе лица. Сначала показалось, что его стошнит, но тут скулы у него
