– Ну, как там, Андрей Викторович?
Даже в шепоте прозвучала сталь. До майора дошло, что перед ним человек цельный, как скала. Ни единой трещинки. За всю жизнь среди миллионов можно встретить лишь одного такого, как Грубозабойщиков.
– Плохо, Владимир Анатольевич, – ответил майор. Для ответа врача это звучало скуповато, в нем отсутствовали детали, но суть была ясна, и ему не хотелось расходовать силы. – Через час или раньше люди начнут умирать от угара.
– Так скоро? – в голосе послышалось удивление, а в покрасневших, опухших, слезящихся глазах появилось сомнение. – Не может быть, Андрей Викторович. Окись углерода только начала действовать…
– Да, так скоро, – ответил Дроздов. – Она действует очень быстро. В течение часа погибнут первые. За два следующих – половина. Как минимум половина.
– Вы лишаете меня выбора, – негромко проговорил Грубозабойщиков. – И все же спасибо… Володя, где наш старший механик? Настал его час.
– Сейчас вызову.
Тяжкороб с трудом, точно старик со смертного одра, поднялся на ноги. В эту минуту дверь отворилась, и в центральный, шатаясь, вошли несколько изнуренных, почерневших моряков. Готовые сменить их матросы зашевелились.
– Это ты, Александр? – спросил Грубозабойщиков у одного из вошедших.
– Так точно, товарищ командир.
Штурман Ревунков стащил маску и надсадно закашлялся.
Грубозабойщиков переждал, пока приступ пройдет.
– Как там дела внизу, Саша?
– Дыма больше нет, Владимир Анатольевич. – Ревунков вытер мокрое лицо, зашатался, словно у него закружилась голова, и вяло опустился на палубу. – По-моему, мы полностью затушили изоляцию.
– Сколько времени уйдет, чтобы убрать оставшуюся?
– А хрен его знает. В нормальных условиях – минут десять. А сейчас… Не меньше часа; может, больше.
– Спасибо… Ага! – Капитан скупо улыбнулся, приветствуя возникших из облака дыма Тяжкороба и Карпенкова. – Вот и наш механик. Виктор Георгиевич, пора разогревать свой чайник. Какой там у вас рекорд для запуска и поднятия пара?
– Виноват, не знаю, товарищ командир. – Черный от дыма, с покрасневшими веками, с искаженным от боли лицом, Карпенков тем не менее расправил плечи и слабо улыбнулся. – Но можете считать: он уже побит!
С этими словами командир БЧ-2 ушел. Сделав над собой усилие, Грубозабойщиков тяжело поднялся на ноги. За исключением двух кратких вылазок в машинное отделение, он за все эти нескончаемые мучительные часы так ни разу и не надел кислородного прибора.
Распорядившись подать питание на трансляционную сеть, командир снял с крюка микрофон. Он говорил чистым, спокойным, уверенным голосом – свидетельство самообладания и победы разума над телом:
– Говорит командир. Пожар в машинном ликвидирован. Запускаем энергетику. Открыть двери по всему кораблю и не закрывать до особого распоряжения. Худшее уже позади. Благодарю всех за службу…
Он повесил микрофон и повернулся к Тяжкоробу.
– Самое худшее останется позади тогда, Владимир, когда нам хватит энергии для запуска реактора.
– Худшее еще впереди, – вмешался Дроздов. – Сколько уйдет на то, чтобы раскрутить турбогенераторы и подготовить к включению систему кондиционирования? А сколько времени, по-вашему, понадобится, чтобы очистить атмосферу?
– Полчаса. Не меньше. А то и больше.
– То-то и оно. – В голове у майора стоял такой туман, что он с трудом облекал мысли в слова. Да и вообще сомневался, что они представляют хоть какую-то ценность. – Итого полтора часа, самое малое… – Дроздов тряхнул головой, пытаясь припомнить, что еще собирался сказать. Наконец вспомнил: – Через полтора часа каждый третий из экипажа будет мертв.
Грубозабойщиков улыбнулся. Дроздов не поверил своим глазам: командир улыбался! Потом проговорил:
– Ошибаетесь, Андрей Викторович! От отравления не умрет никто. Через пятнадцать минут весь корабль будет дышать чистым воздухом.
Майор с Тяжкоробом переглянулись. Неужели все-таки нервная нагрузка оказалась слишком велика для командира? Похоже, старик двинулся. Заметив их безмолвный диалог, Грубозабойщиков расхохотался, но хохот тут же перешел в судорожный кашель – в легкие попало слишком много отравленного воздуха. Какое-то время он боролся с приступом, потом наконец утих.
– Поделом мне, старому дураку, – просипел он. – Но у вас были такие рожи… Как вы думаете, доктор, зачем я приказал открыть все двери?
– Понятия не имею.
– Владимир?
Тяжкороб покачал головой. Грубозабойщиков испытующе посмотрел на него, потом распорядился:
– Соединитесь с машинным. Пусть включат дизель.
– Слушаюсь, Владимир Анатольевич… – напряженно ответил Тяжкороб. Но с места не сдвинулся.
– Кавторанг Тяжкороб сейчас прикидывает, где взять смирительную рубашку, – проговорил Грубозабойщиков. – Кавторанг Тяжкороб досконально знает, что дизель нельзя запускать в подводном положении, если не поднять плавшноркель, а подо льдом, как вы понимаете, это невозможно. Ведь дизель забирает воздух не только из машинного отделения, но и из остальных помещений, причем он к тому же глотает его так жадно, что за считаные минуты буквально высосет весь воздух из корабля… Что и требовалось доказать. Мы пустим сжатый воздух под солидным давлением в носовую часть лодки. Отличный, чистый сжатый воздух. И запустим дизель на корме. Сперва он будет работать с перебоями из-за низкого содержания кислорода – но все же заработает. И отсосет большую часть этого загрязненного воздуха, выбрасывая отработанные газы за борт. А в результате? Давление уменьшится, и чистый воздух потечет с носа по всему кораблю. До сих пор делать это было бы самоубийством: свежий воздух только раздул бы пламя. Но сейчас мы можем так поступить.
– Что толку? – глухо отозвался Тяжкороб. – Кислорода из цистерн хватит не больше чем на полчаса.
– Вы так думаете? – спросил с издевкой командир.
– Да знаю. Я знаю, что дизель пожрет весь воздух из цистерны за четверть часа.
Грубозабойщиков посмотрел на старпома с такой иронией, что майору показалось – Тяжкороб сейчас его ударит. Старпом выглядел удручающе.
– А за это время мы успеем добраться до нашей полыньи! Конечно, мы дадим дизелю поработать всего четверть часа, но этого вполне достаточно… Вы согласны, капитан второго ранга?
Тяжкороб промолчал. Он просто встал и ушел.
56
Прошло три минуты. Из-за двери, выходившей в коридор, послышался сначала звонкий треск пускача, а затем характерное покашливание дизеля. Он схватился, заработал было, потом умолк, закашлялся, снова заработал. С минуту или две дизель работал неустойчиво, а воздух оставался все таким же отравленным. На затем буквально на глазах, сперва чуть различимо, а там все живее и живее клубы дыма, освещаемые единственной включенной лампочкой, вдруг нехотя зашевелились и как живые устремились в коридор. Bскоре дизель уже вовсю сосал зараженный воздух. Дым, редея, заклубился в углах центрального, а из столовой по переходу, постепенно светлея, повалили все новые и новые облака, вытесняемые поступающим из носового отсека чистым воздухом.
Через несколько минут произошло чудо. Дизель постукивал теперь гораздо увереннее, откачивая из центрального ядовитый дым, а на смену ему из носовой части корабля поступал реденький серый туман, который и дымом-то назвать было нельзя. Вскоре это уже был не туман, а воздух, насыщенный кислородом, воздух, в котором концентрация углекислоты и окиси углерода приближалась к нулю. Так, по крайней мере,
