дури.
– Не хочу, – буркнул Чернявый.
– Как знаешь, мое дело предложить.
Чернявый вертел в руке пистолет, потом что-то заметил, поднес оружие ближе к глазам и стал рассматривать затвор.
– Вот козел, – выругался он.
– Кто? – недоуменно спросил Михута.
– Оруженосец наш, Сухой. Говорил я ему, пили номера как надо. Это же настоящая родная «тэтэшка», а не китайское говно какое-нибудь.
– А что, номера видны?
Михута подошел к Чернявому и, наклонившись, внимательно посмотрел на пистолет.
– По-моему, ни хрена тут не разобрать.
– Это ты так думаешь, – раздраженно бросил Чернявый.
– Так скажи ему.
Пожав плечами, Михута вышел из комнаты.
– Чего там? – спросил Болт, сверля взглядом недопитую бутылку водки.
– А, шеф не в духе. Его щас лучше не трогать.
– А че, че, мы ж ничего не делали.
Михута ничего не успел объяснить, потому что в это мгновение в дверь квартиры постучали. Братки вздрогнули и замерли.
Стук повторился.
– Чего это они стучат? – прошептал Болт, враз покрывшись испариной.
– Тут звонка нет.
– А.
– Эй, дворник, как там тебя, – донесся сварливый женский голос, – открывай.
Михута, стараясь не издавать ни единого звука, на цыпочках прошел в комнату. Чернявый сидел на кровати, направив пистолет в сторону входной двери.
– Кто это? – одними губами спросил он.
– Петровна из домоуправления, – просипел Михута.
– Чего ей надо?
– А я откуда знаю.
– Слышишь, эй, дворник, открывай. Или ты уже нажрался с утра. Я видела, как ты из магазина шел.
– Тьфу, бля, старая сука, какого хера ее сюда принесло? Небось хочет, чтоб я щас взял метлу и шел двор мести. Ладно, подождем, может, свалит.
Но снаружи продолжали стучать.
– Открывай, мать твою перемать! – кричала женщина. – Тут главный инженер пришел, и не один, а с участковым.
– Иди глянь в глазок, – шепнул Чернявый своему отбойщику, не сводя пистолета с двери.
– Да я бы глянул, если б там глазок имелся.
– Тьфу, мудила.
– Ладно, шеф, спрячь ствол, убери куда-нибудь под подушку. А я пойду узнаю, чего там этому волчаре надо.
Он направился к двери, нарочито громко стуча ботинками.
– Иду, иду, поспать не дадут.
Едва Михута подошел к порогу и щелкнул дверным замком, как дверь резким рывком распахнулась и отшвырнула хозяина квартиры к стене. В двухметровую прихожую влетели двое невысоких темноволосых парней, один из них держал в руке автомат. Другой был вооружен пистолетом.
Автоматчик тут же саданул Михуту, не успевшего подняться, прикладом «калашникова» по голове. Второй направил свой пистолет на Чернявого и крикнул:
– Руки!
Болт, находившийся на кухне, едва успел соскочить со стула, как увидел направленный на него ствол автомата.
– Тихо. Оружие есть?
Болт отpицательно затpяс головой.
В pаспахнутую двеpь, пеpешагивая чеpез валявшегося на полу хозяина кваpтиpы, вошла пеpепуганная пожилая женщина. Следом за ней – высокий молодой азеpбайджанец с чеpными куpчавыми волосами, деpжавший в pуке большой, свеpкающий никелиpованной сталью пистолет.
Закpыв за собой двеpь, он удаpил женщину по голове pукояткой пистолета. Она упала pядом с Михутой.
Гость вошел в комнату и, напpавив ствол на Чеpнявого, с легким кавказским акцентом пpоизнес:
– Здpавствуй, даpагой.
Глава 18
Ведущий хирург Центра протезирования и реабилитации больных с нарушением опорно- двигательного аппарата Долгушин рывком открыл дверь приемной главврача и сразу же направился в кабинет Мокроусова. Его круглое тонкогубое лицо нервно дергалось.
– Куда вы? – воскликнула секретарша, выскакивая из-за стола. – Владимир Андреевич занят.
– Мне нужно увидеть его.
Долгушин схватился за дверную ручку, но секретарша встала стеной.
– Никита Григорьевич, я не могу пропустить вас. Вы же знаете, он не любит, когда ему мешают.
– Отойди, потаскуха, – прошипел Долгушин, нейтрализовав секретаршу. – У меня личное дело.
Он решительно вошел в кабинет, захлопнул за собой дверь и щелкнул внутренним замком. Мокроусов, который стоял у окна и меланхолически созерцал парковый пейзаж, обернулся.
– Никита? – Его лицо выражало некоторое недоумение. – Что случилось?
– Пока еще ничего! – нервно воскликнул Долгушин, сунув руки в карманы белого халата. – Пока еще ничего не случилось, но может.
– Что может? К чему такая спешка?
– Он опять здесь.
Мокроусов, теребя свою аккуратно подстриженную бородку клинышком, сел в кресло.
– Никита, успокойся, – сказал он почти ласковым голосом. – Сядь на диванчик.
– Я сяду, да, я сяду. – Долгушин плюхнулся на кожаные подушки. – Объясни мне, что он здесь делает?
– Кто он? О ком ты говоришь?
– Тот, которого ты принял тогда без записи и любезничал с ним целый час.
– Ах вон оно что, – с облегчением улыбнулся Мокроусов и стал рыться в бумагах, которые громоздились на его потертом дубовом столе.
Наконец он вытащил какую-то папочку, открыл ее и прочел:
– Константин Петрович Панфилов.
– Да, да, именно Панфилов. Не прикидывайся, что ты не помнишь, как его зовут. Я сразу заметил, как ты положил на него глаз.
– Ну что ты, милый Никита, – мягко засмеялся Мокроусов, – тебе показалось.
– Мне ничего не могло показаться. Я слишком давно тебя знаю, – взвизгнул Долгушин.
Мокроусов закрыл папку и отложил ее в сторону.
– Он просто привез пациента, своего брата.
– А зачем тебе понадобился его брат? Мы вынуждены отказывать людям со Старой площади, потому что у нас не хватает мест, а ты берешься оперировать какого-то деревенского комбайнера.
– Он вовсе не деревенский комбайнер, – все тем же увещевающим тоном продолжал Мокроусов. – Этот случай показался мне интересным. Вот и все. Двойной компрессионный перелом… Такие операции приводят к успеху лишь в одном случае из миллиона.
Но Долгушин никак не мог угомониться.
