Несчастье, которое произошло с Кэрол в Париже, повергло Майкла в самый настоящий шок, и теперь, когда ей стало лучше, он радовался как мальчишка. Ему не терпелось поскорее увидеться со своей «приемной дочерью». Стиви, правда, предупредила его, что память еще не вернулась к Кэрол и что она, скорее всего, даже не узнает Майкла. «В любом случае, — сказала она, — Кэрол будет очень рада тебя видеть, когда мы скажем ей, кто ты и что ты для нее сделал».
— Она что, действительно ничего не помнит? спросил Майкл. Стиви даже по его голосу поняла, как он огорчен и расстроен. — И надолго это у нее?
Майкл был потрясен, когда узнал от Стиви о несчастье с Кэрол. Стиви сама позвонила Майклу — ей же хотелось, чтобы он узнал о беде из газет, но она и представить себе не могла, что этот всегда жизнерадостный и неунывающий человек заплачет, когда получит странное известие.
— Мы надеемся, что нет. Врачи говорят, что со временем она придет в норму, — объяснила Стиви. От свято верила, что память вернется к Кэрол гораздо скорее, чем предполагали французские медики. Oснования для такой уверенности ей давала сам Кэрол, которая часами напрягала свой измученный мозг, пытая и, вспомнить какие-то подробности из своего прошлого, позабытые или, может быть, неизвестные тем, кто рассказывал ей о ее жизни, после того как она вышла из комы. К сожалению, пока у Кэрол мало что получалось. Ее память не смогли подхлестнуть даже семейные фотоальбомы, которые по просьбе Джейсона прислала из Нью-Йорка его секретарша. Фотографии были прекрасные, выразительные, но Кэрол смотрела на них совершенно равнодушно, и было очевидно, что никаких воспоминаний они в ней не пробуждают. Порой она могла даже назвать имена тех, кто был запечатлен на снимках, но не потому, что действительно их вспомнила, а потому, что сопоставила изображения с полученными от близких сведениями. И все же Стиви не расставалась с надеждой, ожидая перемен к лучшему.
В отличие от нее, врачи были несколько более сдержаны в своих прогнозах, но, как и сказала Стиви в разговоре с Майклом, тоже не теряли «разумного оптимизма». И лечащий врач Кэрол, и специалист- невролог, и нейрохирург продолжали утверждать, что процесс выздоровления идет совершенно нормально, и именно поэтому быстрых результатов ожидать не стоит. Не исключено было, что какие-то фрагменты памяти не вернутся никогда — подобные последствия сильного сотрясения мозга и комы встречались в клинической практике достаточно часто, однако никто из них уже не творил, что Кэрол навсегда останется инвалидом. Другой вопрос, на который врачи отвечали менее уверенно, заключался в том, сможет ли она когда-нибудь вернуться в кино. Ослабление памяти, неуверенность и легкая раскоординированность движений, травма конечностей, потеря способности концентрировать внимание на длительный срок — все это могло проявиться даже спустя значительное время после выздоровления и помешать Кэрол сниматься. Стиви, однако, считала, что все обойдется: в конце концов, Кэрол была еще совсем не старой, и ее довольно крепкий по любым стандартам организм должен был справиться с проблемами.
Все это Стиви передала Майклу, и все же никакие слова не могли подготовить его к тому, что Кэрол действительно его не узнает. Подсознательно он все же рассчитывал хоть на какую-то реакцию с ее стороны, однако, когда Майкл вошел в палату, Кэрол лишь повернулась в его сторону и окинула удивленным взглядом. Ей было интересно, кто еще к ней пожаловал, но и только. Стиви, не ожидавшая, что Майкл приедет так скоро, не успела ее подготовить, и лицо Кэрол не отразило никаких признаков того, что человек, который в течение тридцати двух лет оставался ее наставником и добрым другом, был ей хотя бы смутно знаком.
Впрочем, неловкое молчание длилось недолго. Стиви, которая, к счастью, была в это время в палате, сразу заметила потрясенное выражение на лице Майкла и поспешила в нескольких словах представить его Кэрол. Ее вмешательство несколько смягчило драматизм ситуации, и все же Майкл, наклонившись, чтобы обнять Кэрол, едва не разрыдался.
— Слава богу! — несколько раз повторил он, не в силах справиться с волнением и не выпуская Кэрол из своих медвежьих объятий. Лишь несколько секунд спустя он немного успокоился и отступил на полшага назад.
— Значит, ты и есть Майкл? — переспросила Кэрол таким тоном, словно видела его впервые. — Как стран но… Я тебя совершенно не помню, хотя Стиви много мне о тебя рассказывала. Ты… ты был очень добр ко мне и помог стать знаменитой актрисой. — В ее голосе прозвучали признательные нотки, хотя о том, что сделал для нее Аппельзон, она узнала из вторых рук.
— Детка моя! — полувздохнул-полувсхлипнул Майкл. — Если бы ты знала, как я тебя люблю! Никого ближе тебя у меня нет и не было. — Он сумел справиться с подступившим к горлу рыданием, а Кэрол улыбнулась.
— Стиви говорит — ты меня «открыл», — сказала она. — Словно я — новая страна, неизвестный науке цветок или птица.
— Трудно было тебя не «открыть»! Ты была такая красивая, что никакие цветы не шли с тобой ни в какое сравнение, — горячо перебил ее Майкл. — Впрочем, ты и сейчас красавица, — добавил он, с размаху опускаясь на пластиковый стул для посетителей. Стиви осталась стоять, поскольку, кроме винтового табурета медсестры, в палате других мест для сидения не было. Кэрол специально попросила ее не уходить: даже сейчас, утратив память о том, кем была и что делала для нее Стиви, она во всем полагалась на нее. В обществе этой высокой черноволосой женщины Кэрол чувствовала себя в полной безопасности.
— Ты просто потрясающая, Кэрол, — повторил Майкл. — У тебя с самого начала был врожденный кинематографический дар, поэтому за три с лишним десятилетия ты снялась во множестве фильмов, которыми я горжусь и как твой агент, и как продюсер. Выше нос, детка. Как только ты поправишься, мы с тобой сделаем не одну сногсшибательную ленту. Глядишь, еще одного «Оскара» отхватим на старости лет!
Говоря так, Майкл нисколько не преувеличивал. Он занимался кино пятьдесят лет — столько, сколько Кэрол прожила на свете, и до сих пор оставался уважаемым и, главное, действующим продюсером.
— Ты только постарайся поскорее поправиться и вернуться в Лос-Анджелес, — добавил он. — Я уже договорился: в клинике «Синайские кедры» тебя будут ждать лучшие американские специалисты по проблемам памяти!
Французские врачи уже порекомендовали Стиви, к каким специалистам в США следует обратиться Кэрол, но Майкл предпочитал лично контролировать ситуацию. Кроме того, ему очень хотелось быть полезным.
— Ну-с, с чего мы начнем? — спросил он, вопросительно глядя на Кэрол. Ему не терпелось как можно скорее начать действовать, чтобы помочь ей вспомнить как можно больше. В отличие от Стиви и Джейсона, Майкл Аппельзон многое знал и о ее первых годах в Голливуде, и даже о детстве и юности. Стиви уже говорила об этом Кэрол и сейчас повторила снова, так как ей показалось — ее хозяйка не совсем понимает, чего хочет от нее Майкл.
.— Расскажи, как мы встретились, — попросила Кэрол.
— Я приехал в Новый Орлеан по делам, а ты продала мне тюбик зубной пасты, когда моя вся вышла, — сказал Майкл. — Как сейчас помню: ты работала в аптеке прямо напротив гостиницы, в которой я остановился. Та кой красивой девушки, как ты, я в жизни не встречал, а ведь к тому времени я многое повидал, и меня трудно было удивить, — добавил он с широкой улыбкой.
И надо, сказать откровенно — с тех пор ты почти не из менялась, а если и изменилась, то в лучшую сторону.
Кэрол действительно выглядела неплохо, несмотря на свое состояние и годы. Она, правда, похудела и была бледной оттого, что давно не бывала на свежем воздухе, но эти худоба и бледность только придавали ее лицу еще большую выразительность и одухотворенность. Единственное, что немного ее портило и о чем Аппельзон не решился заговорить, был свежий шрам на скуле, резко выделявшийся на белой, гладкой коже. Кэрол, впрочем, уже видела его — как-то раз она с помощью Стиви доковыляла до ванной и взглянула на себя в зеркало. Сначала темно-красная полоса на щеке неприятно поразила и далее напугала ее, но потом Кэрол решила, что это пустяк. Главное, она жива, а за это стоило заплатить такую цену, как небольшой шрам. Кроме того, собственная память казалась ей на данный момент гораздо важнее безупречной внешности.
— Ну так вот… — продолжал тем временем Аппельзон. — Увидев тебя, я без раздумий пригласил тебя в Голливуд на кинопробы, но ты, гм-м… отказалась, причем не особенно стесняясь в выражениях. Потом ты призналась, что приняла меня за сутенера. Это меня-то, а?! — И Аппельзон, забывшись, загрохотал так, что
