чтобы не попасться на глаза какому-нибудь пронырливому репортеру, но сейчас папарацци не представляли для них большой опасности. Им незачем было скрывать или бояться огласки, и все же ни Мэтью, ни Кэрол не хотелось, чтобы их фотографировали, чтобы о них судачили и выдумывали пошлые истории об их отношениях. Кэрол, правда, привыкла быть в центре внимания, поэтому реагировала на происшедшее не так остро, но Мэтью продолжал ворчать и в лифте. Он уже жалел, что они вышли из машины перед главным входом в гостиницу, хотя это было удобнее, чем каждый раз пробираться через служебный вход.
Когда они поднялись наверх, Кэрол рассказала о случившемся Стиви, добавив, что фотограф, скорее всего, узнал ее, но ему вряд ли было известно, кто такой Мэтью.
— О, эта братия вычислит его очень быстро, — ответила Стиви и задумалась. Ее определенно не радовали ежедневные прогулки Кэрол с Мэтью, но она сочла за благо не задавать вопросов, видя, что ее подруга выглядит счастливой. За прошедшие дни Кэрол заметно окрепла, а на ее бледных щеках появился румянец, и Стиви успокаивала себя тем, что эти встречи по крайней мере не приносят ее подруге вреда. Но теперь все могло измениться, и, как опасалась Стиви, измениться в худшую сторону.
Стиви поинтересовалась, что заказать им на обед. Мэтью попросил бифштекс, Кэрол остановила свой выбор на паштете из гусиной печенки. Когда заказ принесли, Стиви и сиделка ушли к себе в номер. Обе они видели, что Кэрол с каждым днем чувствует себя все лучше. Больше того — Стиви вдруг поняла, что ее подруга по-настоящему счастлива.
В этот день Мэтью просидел у Кэрол почти до десяти вечера. Им и раньше было что сказать друг другу — во всяком случае, никаких проблем с поиском тем для разговора они никогда не испытывали. Кэрол, вспомнив, сказала и о том, что утром ей звонили из полиции. Следователь хотел узнать, не припомнила ли она какие-то новые подробности теракта, но Кэрол вынуждена была его разочаровать: все, что ей было известно, она уже рассказала. Впрочем, другие свидетели тоже дали показания, и следствие, в конце концов, пришло к выводу: все террористы были смертниками и погибли во время взрыва. Единственным уцелевшим членом группы был молодой араб, проникший в палату Кэрол, он сейчас находился в тюрьме. Других подозреваемых на данный момент не было, а это значило, что никакая опасность Кэрол не грозит. Следователь, впрочем, не рекомендовал ей отказываться от охраны, и Мэтью был полностью с этим согласен.
— Береженого бог бережет, — сказал он. — А ты для меня теперь особенно дорога.
Потом Мэтью рассказал Кэрол о делах, которые он вел в юридической фирме, и снова упомянул о своем желании оставить адвокатскую практику. Кэрол подобный шаг не одобряла, но потом она подумала, что у Мэтью, возможно, есть более интересное предложение, но он просто не хочет о нем говорить.
— Ты еще слишком молод, чтобы мечтать о пенсии, — пошутила она.
— Хотел бы я, чтобы это было так, — ответил Мэтью. — Но мой возраст, к сожалению, все чаще дает о себе знать. Давай не будем об этом говорить, хорошо? Расскажи мне лучше о своей книге. У тебя появились какие-нибудь новые идеи?
— Да, — призналась Кэрол. Идеи у нее действительно появились, но она пока не очень ясно представляла, когда снова возьмется за роман. Ум ее неожиданно оказался занят другими, более важными вещами. Кэрол ловила себя на том, что постоянно думает о Мэтью. Это было как наваждение, и хотя она пыталась с ним бороться, у нее ничего не получалось. Сколько ни уговаривала себя Кэрол, что просто проводит с ним время, пока врачи не разрешат ей лететь домой, — ничто не помогало. Их чувства грозили вырваться из-под контроля, как уже случилось однажды, но она ничего не могла с собой поделать. Слава богу, что скоро она возвращается в Лос-Анджелес!
И снова был поцелуй, на этот раз прощальный. Этот поцелуй словно воскресил то, что было в их общем прошлом: нежность и привычка, печаль и радость, страх и любовь — все как будто ожило вновь. Но была в их поцелуе и головокружительная сладость их новой, сегодняшней близости.
Но этой опасной темы они избегали касаться. Они обсуждали все, что угодно, — его работу, ее книгу, ее карьеру, его и ее детей и многое другое, что только приходило на ум. И оба получали огромное удовольствие от того, что понимают друг друга. А для Кэрол в их долгих разговорах был особый смысл — она старалась быть на уровне своего собеседника, выуживая из памяти слова и обороты, которыми когда-то пользовалась легко и непринужденно. Иногда — очень редко — она все же сбивалась и умолкала, не зная, как выразить посетившую ее мысль, но стоило ей, как следует сосредоточиться, и нужные слова обязательно находились. Кэрол еще предстояло заново освоить компьютер. Пока все собранные для романа материалы и наброски оставались для нее недоступны, но когда Стиви предложила ей свою помощь, Кэрол отказалась. Она была уверена, что сможет справиться сама.
На следующее утро, когда Кэрол завтракала, Стиви принесла свежие газеты. Одного взгляда на первые страницы было достаточно, чтобы понять: газетчики «раскрыли» мужчину рядом с американской звездой. Имена и Кэрол, и Мэтью были под их фотографией в каждой газете. На снимке Мэтью выглядел мрачным и испуганным. А Кэрол, как, впрочем, и всегда, была очаровательна, а ее неизменная «дежурная» улыбка казалась естественной. Правда, шрам на>щеке можно было разглядеть — выезжая на прогулки с Мэтью, она почти не пользовалась косметикой, — однако он был таким нечетким, что его легко можно было принять за дефект печати.
Статья в британской «Геральд трибьюн» позволила Кэрол получить представление о том, что было написано и в других изданиях. Журналисты хорошо справились со своей работой, не только представив Мэтью как бывшего министра внутренних дел Франции, но и перелопатив свои фотоархивы пятнадцатилетней давности. «Похоже, — подумала Кэрол с недоброй иронией, — тут не обошлось без какого-нибудь честолюбивого молодого репортера или, наоборот, без старого опытного профессионала». Так или иначе, они сумели разыскать редкий снимок, где Кэрол и Мэтью были сфотографированы вместе, хотя обычно они избегали подобных ситуаций и не появлялись вдвоем на светских мероприятиях. Кэрол вспомнила — это был благотворительный прием в Версале. Фотография была совсем неплохая — когда-то ее уже печатали в газетах. Мэтью тогда пришел на прием с Арлетт, а она была со своим коллегой, тоже знаменитым актером, с которым когда-то снималась и который в то время как раз был в Париже по делам. Вместе они были великолепной парой, и их постоянно фотографировали. Весь фокус, однако, состоял в том, что коллега Кэрол был тайным гомосексуалистом, о чем его поклонницы даже не подозревали. Таким образом, знаменитый актер служил для нее превосходной ширмой, однако безвестный папарацци запечатлел на пленке тот единственный момент, когда перед самым завершением приема она и Мэтью ненадолго уединились в саду. Они, впрочем, только разговаривали, поэтому фотография тогда не стала сенсацией. Несколько газет все же поместили ее на своих страницах, снабдив довольно провокационным заголовком:
«Министр внутренних дел Франции неравнодушен к американскому кинематографу» или что-то вроде этого… Но об истинных их отношениях тогда не догадался никто, и только у Арлетт, которая была в курсе их романа, снимок вызвал приступ гнева.
И старую фотографию, и вчерашний снимок, сделанный на ступеньках «Ритца», «Геральд трибьюн» поместила под общим заголовком «Сейчас и тогда. Нераскрытая тайна?». Впрочем, вопросительный знак нисколько не смутил Кэрол. Она была уверена, что газетчики никогда не докопаются до истины — в свое время они с Мэтью потратили немало сил, заметая следы. Все могло бы обернуться иначе, если бы появился на свет их ребенок, или Мэтью оставил бы жену, или был бы смещен со своего поста. И Арлетт уже ничего не могла рассказать журналистам о сопернице. Теперь для всех, кто читал сегодняшние газеты, они с Мэтью были просто мужчиной и женщиной, которые вместе входили в отель. Быть может, они — друзья, возможно, что когда-то их связывали более близкие отношения, но без доказательств, пусть даже косвенных, это были просто досужие фантазии. Настоящее тоже не обещало любителям порыться в грязном белье ни скандала, ни сколько-нибудь громкой сенсации. В конце концов, Мэтью уже давно ушел с поста министра, и оба они были свободны от брачных уз, так что не представляли особого интереса. Сейчас из их предполагаемого романа сенсации нельзя было сделать никакими усилиями — особенно если учесть, что Кэрол пострадала во время теракта и попала в больницу. Могла же она захотеть встретиться со старыми друзьями, которых знала по своему пребыванию в Париже? Как видно, журналист из «Геральд трибьюн» обладал развитой интуицией, но ответ на заданный газетой вопрос знали только Кэрол и Мэтью — и здесь, в Париже, больше никто. Во всяком случае, в Стиви Кэрол была уверена.
Мэтью позвонил, как только увидел газеты. Он был мрачен и зол — подобные вещи всегда его раздражали. Кэрол, напротив, была на удивление спокойна. За свою жизнь она успела привыкнуть к тому,
