что газеты могут написать об известных людях любую глупость, и она не была исключением.
— Какое идиотство! — ворчал Мэтью.
— Напротив, журналистов следовало бы похвалить за усердие, — ответила Кэрол. — Им, наверное, пришлось немало потрудиться, чтобы раскопать этот древний снимок. И знаешь, я даже обрадовалась, когда его увидела, ведь я помню, когда он был сделан! А ты помнишь? Прием в Версале. Ты пришел с Арлетт и за весь вечер сказал мне, быть может, всего несколько слов — все делал вид, будто со мною незнаком. А ведь в то время я уже была беременна! — Она хотела пошутить, но сама не заметила, как ее голос задрожал от нахлынувших чувств. Обида, сожаление, горечь — Кэрол еще не научилась справляться с самыми сильными своими эмоциями. «Порой хорошая память может быть и проклятием», — подумала она, вспоминая, как после этого приема они поссорились, и эта ссора стала первой в череде других, более серьезных размолвок. Мэтью приводил все новые и новые причины, которые мешали ему развестись с женой, а Кэрол обвиняла его в том, что он просто не хочет. Они так и не смогли найти компромисс, и их жизнь, которая до этого представлялась им счастливой, начала разваливаться на глазах. И все стало рушиться, когда Кэрол потеряла ребенка… Словом, с приемом в Версале у нее были связаны не самые лучшие воспоминания, да и Мэтью, похоже, тоже помнил, как они поссорились в первый раз. Помнил и чувствовал свою вину — вот почему фотография в «Геральд трибьюн» вызвала у него такое острое раздражение. Ему не нравилось, когда что-то напоминало ему о боли и страданиях, которые он причинил Кэрол. Мэтью не сомневался, что и Кэрол будет не слишком приятно увидеть это старое фото, если только она не забыла… Увы, она не забыла.
— Не стоит слишком расстраиваться, — сказала наконец Кэрол. — Все равно мы не можем ничего сделать.
— Если ты считаешь, что нам надо быть осторожнее… — нерешительно начал Мэтью, но Кэрол перебила его.
— А зачем? — беззаботно произнесла она. — Теперь это не имеет значения, ведь мы с тобой оба свободные люди. К тому же дней через десять я уезжаю. Мы никому не делаем больно. Для всех, кому это интересно, мы просто давние знакомые.
Любопытные не заставили себя ждать. Тем же утром в ее номер позвонили из журнала «Пипл». На звонок ответила Стиви. Репортер спросил, были ли у Кэрол Барбер и Мэтью де Белланкура в прошлом романтические отношения.
— Разумеется, нет, — строго ответила Стиви и принялась энергично рассказывать, как успешно Кэрол движется к окончательному выздоровлению. Эта тема интересовала многих корреспондентов, и Стиви рассчитывала таким образом отвлечь внимание журналиста от щекотливой темы. Содержание разговора она передала Кэрол.
— Хорошо, спасибо, — кивнула Кэрол, заканчивая завтрак. Стиви тоже вернулась к своим круассанам и кофе.
— Чувствую, сегодня будет горячий денек, — сказала она озабоченно. — Слушай, как ты думаешь — газетчики не догадаются? Мне кажется, они что-то пронюхали.
— Тут не о чем догадываться, — возразила Кэрол. — Фантазировать они, конечно, могут сколько угодно, но факт остается фактом: мы с Мэтью действительно только друзья. Ну поцеловались мы пару раз, но это все. — Только со Стиви Кэрол могла быть откровенна. Детям она ни за что бы не призналась.
— Так-так… — Стиви покачала головой. — Что-то будет дальше…
— Ничего. — Кэрол пожала плечами. — Мы с тобой вернемся домой, вот и все. — Она подняла глаза, и Стиви увидела открытый и честный взгляд. Похоже, Кэрол действительно верила в то, что говорила, а вот у Стиви были некоторые сомнения. В глазах Кэрол горел огонь зарождающейся любви. Похоже, Мэтью все- таки удалось раздуть тлеющие под пеплом угли.
— Итак, мы вернемся домой. А потом?
— Ничего, — уже громче повторила Кэрол. — Совсем ничего. Книга закрыта. То, что происходит сейчас, — эпилог. Попытка добавить ложку меда к бочке дегтя. — Голос ее звучал твердо, но Стиви снова показалось, что Кэрол пытается убедить в этом прежде всего себя.
— Значит, продолжения не будет? — спросила она, и Кэрол отрицательно покачала головой.
— Ладно, придется тебе поверить. Хотя, честно говоря, мне так не кажется. Мэтью безумно в тебя влюблен, это же видно невооруженным глазом! — Да и Кэрол, несмотря на все свои уверения, явно не была к нему так равнодушна, как ей хотелось показать Стиви и самой себе.
— Был влюблен, — уточнила Кэрол и вздохнула. — Тогда мы оба действительно были как сумасшедшие. Но теперь, я надеюсь, мы пришли в себя.
— Да, с тех пор многое изменилось, — согласилась Стиви. — Но не все… далеко не все.
Она была уверена, что Мэтью по-прежнему питает к Кэрол весьма сильные чувства. Да и самой Кэрол он был небезразличен, как бы горячо она это ни отрицала. Больше того — видя, как внимательно и заботливо француз опекает Кэрол, Стиви и сама стала относиться к нему более благосклонно.
— Я думаю, пятнадцать лет назад вы встретились не в самый удачный момент, — добавила она.
— Это точно, — согласилась Кэрол. — А что, сейчас разве удачный момент? Я больше не живу в Париже — в Лос-Анджелесе у меня своя жизнь, свои друзья и заботы. Бессмысленно пытаться вдохнуть жизнь в то, что давно умерло.
— А вдруг он согласится переехать к тебе? — предположила Стиви, и Кэрол рассмеялась.
— Прекрати! Нужно быть круглой дурой, чтобы два раза подряд угодить в одну и ту же яму… Да, когда-то я любила Мэтью больше жизни, но теперь все прошло. За пятнадцать лет может остыть и самая безумная любовь.
— Ну, не знаю, — с сомнением протянула Стиви. — Впрочем, это не мое дело. Я заговорила об этом только потому, что после смерти Шона ты осталась одна. А ведь тебе не так уж много лет, и ты еще можешь устроить свою жизнь и быть счастливой.
Стиви действительно считала, что после смерти мужа Кэрол фактически заперла себя в четырех стенах, и только встреча с Мэтью заставила ее в некотором смысле нарушить добровольное затворничество. Каждая прогулка с ним возвращала ее к жизни и в буквальном, и в переносном смысле.
— Я вовсе не одна, — возразила Кэрол. — У меня есть мои дети и работа, которую я люблю и которая приносит мне удовлетворение. Кроме того, я осталась в живых, хотя могла умереть… Я счастлива, Стиви, и ничего сверх этого мне не нужно.
— А мне кажется, что нужно, — упрямо повторила Стиви.
— Нет, — отрезала Кэрол.
— Ты полна сил, рано еще опускать занавес. Кэрол прищурилась:
— У меня было два мужа и одна большая любовь. Чего еще тебе от меня надо?
— Я хочу, чтобы ты была счастлива и жила насыщенной, полной жизнью. Знаешь, как в сказках: — «Они поженились и жили долго и счастливо». Или в твоем случае — «наконец-то поженились».
— Не могу с тобой не согласиться. Через пятнадцать лет это действительно «наконец-то», — заметила Кэрол. — Только никакого «долго и счастливо» не будет, а будет все наоборот. Когда-то мне нравился Париж, а теперь нет. Теперь я живу в Лос-Анджелесе, а Мэтью… Нет, каждый из нас живет своей жизнью.
— То-то я смотрю — стоит вам встретиться, и вы никак не можете наговориться. И вообще должна тебе сказать — такой оживленной и радостной я давно тебя не видела, разве что когда Шон был жив. И это после всего, что с тобой случилось в этом проклятом тоннеле.
Стиви вовсе не собиралась убеждать Кэрол в том, что Мэтью идеален, хотя ей самой он все больше нравился. Главное было то, что он до сих пор любил Кэрол. К тому же со смертью его жены исчезло единственное разлучившее их когда-то препятствие. Как и Кэрол, Мэтью был теперь абсолютно свободен, и Стиви не понимала, почему бы этим двоим не попытаться сделать что-то со своими жизнями.
— Мэтью — очень интересный человек и прекрасный собеседник, — возразила Кэрол. — Я бы даже сказала — блестящий. Но он — француз.
— И что, по-твоему, это означает? — осведомилась Стиви.
— Очень многое, и в частности то, что он будет чувствовать себя несчастным в любой стране, кроме Франции. Ну а что касается меня, то и я теперь не смогла бы жить нигде, кроме Лос-Анджелеса. Мне
