собственные мысли. Мы недолго поговорили со священником, потом он вышел, и вскоре послышалась негромкая музыка. Я забыла поговорить с органистом и не знала, что он играет. Мелодия была нежной и грустной. Мы прошли в церковь, и я проскользнула в первый ряд, поближе к родным Криса. Пег и Том Барди стояли у нас за спиной. Я обернулась, сделала шаг назад, и Пег сжала мою руку. В церкви собралось человек семьдесят-восемьдесят. Не так много, как на пышных похоронах моей бабушки, но вполне достаточно для Криса, который не успел обзавестись кучей знакомых. Я заметила стоявшую слева девушку в черном платье и вуали и сразу поняла, что это Мэрлин. Мы встретились взглядом, не ощутив родства, как это было с семьей Криса, но поняв друг друга лучше, чем они понимали нас. Мы обе осиротели. Крис ушел от нас. Я отвернулась и стала смотреть на священника.
Крис лежал в гробу, утопая в цветах.
– Нежно любимый… Покойся с миром… Аминь…
Мы застыли, молясь про себя, а орган играл что-то похожее на Баха, хотя я предпочла бы Равеля. Служащие Хобсона подхватили гроб и понесли его к выходу, за ним двинулась миссис Мэтьюз, опиравшаяся на руку Дона. Казалось, она стала меньше ростом. Следом шла Джейн, а за ней, отставая на шаг, я. Рискнет ли Мэрлин занять законное место за моей спиной? Остальные провожали нас взглядами. Кое-кто сморкался, послышались громкие рыдания. Они могли себе это позволить, мы – нет. Я знала, что Мэрлин тоже молчит. Люди, близко знавшие «усопшего», не станут рыдать на его похоронах.
Выйдя наружу, мы забились в знакомый коричневый лимузин Хобсона. Краем глаза я заметила, что Пег села в машину Тома Барди. Процессия тронулась. Спустившись по Сакраменто-стрит, мы выехали на шоссе, которое вело в Дейли-Сити, знаменитый своим рынком подержанных автомобилей и кладбищем.
Джейн и Дон перекинулись парой слов; мы же с миссис Мэтьюз молчали. Она сидела потупившись, я смотрела в окно. И тут до меня дошло, что именно по этому шоссе я ехала неделю назад, когда мы с Сэм прилетели из Нью-Йорка. Сначала взятый взаймы «Фольксваген», а затем коричневый лимузин. Всего одна неделя, а кажется, что с тех пор прошла тысяча лет.
По прибытии на кладбище первым вышел священник, мы вчетвером двинулись за ним, следом шли Пег и Том, пятеро незнакомых людей… и Мэрлин. Сначала я не увидела ее. Она стояла немного поодаль и выглядела воплощением красоты и трагедии. Серое облако вуали, подчеркивавшее ее огромные глаза, прекрасно сшитое черное платье… Каждое ее движение было полно чарующего изящества. Изящества и гордости. Достоинства.
Поза Мэрлин означала, что она приехала только ради Криса. Девушка прямо смотрела мне в глаза, ничем не выражая переполнявшие ее чувства. Она была с Крисом. Как и все мы. Меня поразил не столько ее приезд, сколько то, как она вела себя. На ее месте я поступила бы точно так же, но не смогла бы скрыть смущения и страха. Ни следа этого не было в Мэрлин.
Священник прочитал молитву, мы склонили головы, а затем настала тишина… Я вздрогнула, когда он во весь голос грянул:
– Кристофер Колдуэлл Мэтьюз, мы предаем твое тело земле, а душу твою вручаем в длани господа!
И я про себя добавила: «Vaya con Dios».
Мы возвратились к машинам и тронулись в путь. Обернувшись, я увидела, что Мэрлин по-прежнему стоит рядом с могилой. Прямая, гордая, одинокая. Вдова в темной вуали.
Глава 39
Линдквисты уехали из Сан-Франциско сразу после похорон, забрав с собой миссис Мэтьюз. Она собиралась какое-то время пожить во Фресно, и я обещала позвонить ей после рождения ребенка. На том мы и расстались. Они высадили меня у дома, и я заметила машину Тома Барди. Том и Пег разговаривали с Сэм. Когда я вошла, все умолкли.
– Хай, мамочка. Где дядя Криц? – заныла она. Два больших печальных глаза смотрели на меня снизу вверх, требуя немедленного ответа. Теперь или никогда. Я набрала в грудь побольше воздуха.
– Сэм, давай присядем на минутку.
– Он ушел, как мой папа?
– Нет. Он не ушел. – Мне не хотелось, чтобы она думала, будто жизнь – это череда мужчин, которые уходят, но время от времени ненадолго возвращаются. Может, так оно и было, но к Крису это не имело отношения. Во всяком случае, на этот раз. – Сэм, ты помнишь бабушку Джин?
– Папину маму?
– Да. – Тут Пег и Том неслышно встали и ушли на кухню, беззвучно закрыв за собой дверь. Мне показалось, что Пег плачет. Но я не была в этом уверена, потому что была поглощена мыслями о предстоящем разговоре. Мне надо было объяснить Сэм то, что останется с ней на всю жизнь.
– Что ж, родная моя… Господь очень любит людей, и когда он видит, что человек сделал все, что он должен был сделать, то забирает его к себе на небеса.
– Он всех очень любит?
– Да, всех, но позволяет некоторым прожить здесь очень долго. А других забирает к себе немножко быстрее.
– Мамочка, а тебя он очень любит? – У нее задрожал подбородок.
– Сэм, родная, со мной ничего не случится. – Я понимала ход ее мыслей. – Но ему очень понадобилась помощь дяди Криса. Так что дядя Крис теперь на небесах, с господом и бабушкой Джин.
– Он когда-нибудь придет в гости?
– Не так, как ты думаешь, Сэм. Но стоит тебе вспомнить о дяде Крисе, и он придет. Он всегда будет рядом с тобой. Мы можем говорить о нем, думать о нем, любить его, а он будет знать это. И так будет всегда.
– Но я хочу, чтобы он был с нами. – Этот взгляд… О боже, этот взгляд…
– Я тоже, однако господь решает по-своему. Мы будем сильно тосковать по дяде Крису, но у меня есть ты, а у тебя – я. И я очень, очень люблю тебя. – Она бросилась в мои объятия, и мы обе заплакали. – Сэм, пожалуйста, не грусти. Дядя Крис не хотел бы, чтобы ты грустила. Он сам не грустит, ему не больно, и он
