— А мы? — спросил Томми слишком серьезно для шестнадцатилетнего мальчика. Но Мэрибет казалась ему взрослой и умудренной житейским опытом, он чувствовал это. — Ты считаешь, что мы должны чему-то друг друга научить?
— Может быть. Может быть, мы нужны друг другу именно сейчас, — мудро ответила она.
— Ты уже многому меня научила — про Энни, про то, что нужно уметь отпустить умершего, что я должен любить ее, где бы она сейчас ни была, и все время носить ее образ в своей душе.
— Ты тоже очень мне помог, — промолвила Мэрибет и внезапно замолчала.
«Снова она говорит загадками», — подумал он.
Когда они уже подъезжали к озеру, ребенок зашевелился снова. После первого раза это случалось уже не однажды, и она успела привыкнуть к знакомому и такому приятному ощущению. Ничего подобного она никогда не испытывала, и ей это нравилось.
Томми расстелил на песке подстилку, которую захватил из дома, и Мэрибет накрыла импровизированный стол. Она сделала сандвичи с яичным салатом — его любимые, как оказалось, — испекла шоколадный торт и достала из багажника сумку с фруктами, бутылку молока, которое пила в последнее время довольно часто, и минеральную воду. Они оба были голодны и решили поесть прямо сейчас.
Потом они улеглись рядышком на подстилку и снова стали болтать — на этот раз о школе, о друзьях, о родителях и о том, чем бы им хотелось заниматься в жизни.
Томми сказал, что хотел бы повидать мир, но пока был с отцом только в Калифорнии и Флориде в деловой поездке. Она же никуда не ездила, но призналась в том, что ей хотелось бы посмотреть Нью-Йорк и Чикаго. Оба они мечтали побывать в Европе, но Мэрибет сомневалась в том, что когда-либо туда попадет.
У нее вряд ли появится возможность путешествовать, и даже ее переезд в этот городок стал для нее событием.
Они поговорили и о войне в Корее, и о тех их знакомых, которые там погибли. То, что всего через несколько лет после предыдущей войны Америка уже оказалась втянутой в следующую, и ей, и ему казалось дикостью.
Они оба помнили Перл-Харбор, хотя им было всего по четыре года. Отца Томми не призвали по возрасту, но отец Мэрибет воевал в Иводзиме. Мама страшно волновалась, но он вернулся домой целым и невредимым.
— А что ты будешь делать, если тебя призовут в армию? — спросила она.
— Сейчас? Или когда мне будет восемнадцать? — Томми, казалось, смутил ее вопрос.
Это было вполне возможно — ведь война в Корее могла и не закончиться через два года.
— Когда угодно. Ты пойдешь?
— Конечно. Как же иначе?
— А я бы не пошла, если бы была мужчиной. Я против того, чтобы на войне погибали люди, даже ради каких-то высоких идей, — твердо сказала Мэрибет, заставив его улыбнуться.
Иногда она была такая смешная. У нее, казалось, были сформировавшиеся взгляды на все на свете — подчас довольно забавные.
— Это потому, что ты девочка. У нас выбора нет.
— Выбор должен быть всегда. И рано или поздно ты перед ним встанешь. Квакеры, например, в армию не идут. Мне кажется, они умно поступают.
— Может быть, они просто боятся, — задумчиво произнес Томми, вспоминая все те представления, которые впитал с молоком матери.
Но Мэрибет не хотела соглашаться с ним.
Она ничего не принимала на веру до тех пор, пока не убеждалась в правоте того или иного суждения.
— Я не думаю, что они боятся. Мне кажется, они просто искренни перед самими собой и перед своей верой. Я бы отказалась идти в армию, если бы была мужчиной, — упрямо сказала Мэрибет. — Война — это кровавая бойня.
— Нет, ты бы не отказалась, — усмехнулся Томми. — Ты бы воевала, как все остальные.
Тебе бы пришлось это делать.
— Может быть, в один прекрасный день люди не будут делать то, что им «приходится» делать. Они будут спрашивать себя, разумно ли это, а не просто выполнять то, что им скажут.
— Что-то я сомневаюсь в этом, — возразил Томми. — Тогда наступит хаос. Почему кто-то должен идти в армию, а кто-то — нет? Что они будут делать? Бежать? Скрываться? Это невозможно, Мэрибет. Оставь войну мужчинам. Они знают, на что идут.
— В том-то все и дело. Я не думаю, что они это знают. Они просто начинают новые войны от скуки. Мы только что выбрались из мировой войны и снова полезли в эту кашу, — осуждающим тоном сказала она, и Томми рассмеялся над ее горячностью.
— Тебе надо баллотироваться в президенты, — поддразнил ее он.
Честно говоря, он уважал ее свободу мысли и ее способность отстаивать собственное мнение. В ней была какая-то особая храбрость.
Потом они решили пойти прогуляться, и на обратном пути он спросил ее, не хочет ли она искупаться. Но Мэрибет снова попробовала уклониться, заставив его ломать голову над тем, почему она так не хочет к нему присоединяться.
В середине озера был плот, и Томми хотелось доплыть до него вместе с нею, но она отказалась наотрез.
— Слушай, скажи мне правду, — наконец сдался он. — Ты боишься воды? В этом нет ничего стыдного. Скажи мне.
— Да нет. Я просто не хочу плавать.
Мэрибет хорошо умела плавать, но снять отцовскую рубашку не могла.
— Тогда иди в воду.
Было очень жарко, и Мэрибет с удовольствием бы искупалась, но она прекрасно понимала, что не может этого сделать. Сейчас у нее была ровно середина срока — четыре с половиной месяца.
— Войди в воду, и все. Здесь очень хорошо, — искушал ее Томми, и она в конце концов ступила на мелководье.
Они брели по колено в воде довольно долго, пока она не почувствовала, что стоит на краю песчаной ямы.
Томми оттолкнулся и поплыл по направлению к плоту, а затем обратно, делая широкие и уверенные гребки. У него были длинные и сильные руки и ноги, и он прекрасно плавал.
Через минуту он уже снова стоял рядом с ней.
— Ты здорово плаваешь, — с искренним восхищением произнесла Мэрибет.
— В прошлом году я был в школьной команде, но капитан оказался форменным сопляком. Больше я в эту команду не вернусь.
Они побрели обратно к берегу, и он разглядывал ее с озорным любопытством, брызгая на нее водой.
— Знаешь, ты настоящая трусиха. Ты, наверное, плаваешь не хуже меня.
— Нет, — ответила Мэрибет, пытаясь уклониться от брызг.
Но Томми разошелся, и она не могла отказать себе в удовольствии обрызгать и его. Через секунду они уже бегали друг за другом, как дети, поднимая невероятный шум.
Она вся промокла, неожиданно потеряла равновесие и плюхнулась в воду. Растерянно посмотрев на Томми, Мэрибет вдруг поняла, что не сможет выйти из воды так, чтобы он не заметил ее выросшего живота. Спасти ситуацию было невозможно, и ей не оставалось ничего другого, как повалить его в воду рядом с собой.
Потом она быстро поплыла прочь от него, но Томми догнал ее, и над озером снова раздался смех и полетели брызги.
К плоту Мэрибет не поплыла, но купалась довольно долго, пытаясь придумать, как бы ей выбраться из воды, чтобы он ничего не заметил. Впрочем, она понимала, что это ей вряд ли удастся.
В конце концов она сказала Томми, что замерзла, хотя это было не правдой, и попросила принести
