Лейла узнала один из его любимых маневров и, затаив дыхание, ждала, что Эмильена начнет бурно протестовать.
— У меня нет привычки подслушивать под дверью, — распалялась та. — Но они так громко говорили — как тут не услышишь. Когда я подошла, мадемуазель Дамбер плакала и все твердила: «Это кража».
— «Это кража», вы уверены?
— Да, так она и сказала. А мадам Бертран-Вердон кричала, что подаст на нее в суд за… за что-то на… ция.
— Диффамацию? — догадалась Лейла.
— Да, это самое, за диффамацию, — не останавливаясь, продолжила Эмильена. — А потом говорит: «Бедняжка Жизель, по-вашему, кому поверят: мне или вам?» А мадемуазель Дамбер сказала: мол, как жаль, что мертвые не могут говорить, ох!..
Эмильена резко поднесла руку ко рту, поняв, что могли означать эти слова.
— Я ведь только повторяю то, что слышала… Я не знаю, что там было потом, потому что я подумала, что лучше не приставать к ним сейчас с этими сверхурочными, и ушла.
— То, что вы нам сказали, необычайно важно, — очень серьезно заключил комиссар Фушру. — Возможно, вам придется давать свидетельские показания…
— Ох! — запричитала Эмильена в смятении от самой идеи предстать перед судом. — Я никому зла не желала… Я…
— Мы прекрасно понимаем ваши чувства и благодарим вас за сотрудничество. Мы вызовем вас, только если это будет абсолютно необходимо. Инспектор Джемани даст вам подписать листок бумаги, чтобы не тревожить вас лишний раз и не вызывать в жандармерию. Что-нибудь еще, инспектор?
— Нет, ничего важного, — отвечала Лейла, следуя безмолвно согласованному плану. И, улыбнувшись, обратилась к Эмильене: — Будьте любезны, подпишите здесь, после того как прочтете…
— Да я без очков, — попыталась схитрить Эмильена.
— Если это очки для чтения, может, у меня найдется пара. Хотите, я вам одолжу? — любезно предложила Лейла.
— Можно попробовать, — пробормотала Эмильена.
И, взяв протянутые очки, она с трудом начала читать составленный Лейлой протокол, затем, шмыгнув пару раз носом и покачав головой, расписалась.
— Спасибо, — сказал комиссар Фушру. — Не будем вам больше мешать, правда, инспектор?
— Конечно, — согласилась Лейла. И, повинуясь неожиданному порыву, спросила: — Хотите, мы поможем вам со статуей, о которой вы говорили?
— Да не стоит. Теодор вернется в пять часов. Теперь-то он ее внесет как миленький и уж конечно не в кабинет, с нее же гипс так и сыпется…
Комиссар Фушру и инспектор Джемани обменялись взглядом, в котором сквозили недоверие, надежда и неожиданное ликование. Он осторожно спросил:
— А где сейчас эта статуя?
— На своем месте, посреди сада, потому что Теодор не внес ее в дом, как ему велено было, хоть и врет как сивый мерин! Можете пойти на нее взглянуть, если хотите, у меня других дел полно, — поднимаясь, заключила Эмильена.
Оказавшись перед гипсовой копией очаровательной статуи, выполненной одним из великих скульпторов восемнадцатого века, комиссар Фушру и инспектор Джемани не стали тратить время на восхищение ее грациозно согнутым коленом, изящной линией плеч, чуть тронувшей ее губы улыбкой сфинкса. Они заметили только коричневатые пятнышки на ногах купальщицы — убедительное доказательство того, что перед ними было орудие убийства.
— Надо сейчас же отправить ее в лабораторию, — пробормотал Жан-Пьер Фушру.
— И полагаю, изловчиться собрать отпечатки пальцев у всех присутствующих в самое ближайшее время, — вздохнула Лейла.
— Правильно полагаете, инспектор. За работу…
Через несколько минут под оторопелым взглядом Эмильены бригада из трех экспертов в перчатках со множеством предосторожностей упаковала небольшую статую в кусок белой материи. Они исчезли так же бесшумно, как и появились, оставив посреди клумбы безобразную коричневую дыру.
Глава 20
Уже почти полчаса Жизель просидела в комнатке без окон. Старенький радиатор почти не согревал помещение. Не для того ли ее заставляют ждать, чтобы еще усилить страх, и так овладевший всем ее существом, чтобы проще было сломить ее сопротивление? Что им известно? Кто им рассказал? Какой из ее обманов был разоблачен? Она нервно заплетала и расплетала косички из бахромы своей шали. Она рисковала стольким сразу, не в состоянии справиться одновременно с двумя проблемами, уже, впрочем, слившимися в одну большую из-за Ивонны. И как ей быть теперь, когда профессор Вердайан вырвал у нее обещание молчать? Как ей расхлебать эту кашу? Выиграть время. Нужно выиграть время, чтобы подретушировать истину. Вести себя так, словно она ни к чему не причастна. Сказать им, что обещала Андре Ларивьеру помочь провести экскурсию, а она начинается меньше чем через час…
После чудовищной ссоры с Аделиной, не оставившей ей иного выхода, кроме преступления, Жизель в смятении пыталась продумать до конца свой план, когда раздался телефонный звонок. Звонила Ивонна. Это случалось так редко, что Жизель даже не узнала бесцветный заикающийся голос.
— Дом тетушки Леонии? Позовите, пожалуйста, Жизель Дамбер.
— Я слушаю, — ответила заинтригованная Жизель.
— О, Жизель, как хорошо, что я тебя нашла… Это Ивонна… Мне очень нужно с тобой поговорить. — Интонация поднималась и опускалась на каждом слоге, словно сестра не владела своим голосом.
— Я тебя слушаю, — повторила Жизель. Она пыталась говорить спокойно, несмотря на то что сама была на грани истерики.
— Нет, не так… Ты не понимаешь… Мне нужно с тобой поговорить… по правде… — закончила Ивонна, совсем как маленькая девочка.
— Что случилось? — спросила Жизель, призвав на помощь все свое терпение.
— Ты не поверишь… счастье… катастрофа…
И под конец бессвязного рассказа, где одно незаконченное предложение сменялось другим, Ивонна выдохнула:
— Я ухожу от Жака.
— А дети? — не удержалась Жизель, подскочив на другом конце провода.
— Именно поэтому я и хочу с тобой поговорить, чтобы ты поняла… Если бы ты только знала…
Взглянув на часы, Жизель что-то быстро прикинула и немного неуверенно, ожидая отказа, предложила единственный выход, пришедший ей в голову:
— Приезжай ко мне, если хочешь. Потом вместе поедем в Париж. А завтра утром я сюда вернусь. Никому не нужно об этом знать. Все останется между нами.
— Приеду, как только смогу, — не колеблясь ни секунды, ответила Ивонна.
И это ее старшая сестра, никогда не рассказывавшая о своей личной жизни, ненавидевшая водить машину в темноте и совсем не умевшая ориентироваться на местности!
— Я найду дорогу, — уверенно заявила она. Ее голос снова стал твердым. — Спасибо, Жизель… Я знала, что могу на тебя рассчитывать. Я еду.
И когда она наконец приехала, блистая своей белокурой красотой, только подчеркнутой нервным напряжением, и рухнула в единственное кресло в кабинете, поджав под себя длинные ноги с нежной кожей, не знающей эпиляции, и произнесла прелестным ротиком банальнейшие слова «Я встретила Его», — ей и в голову не пришло, что поневоле она стала сообщницей в куда более серьезном деле.
Внезапно Жизель подняла голову, заслышав быстро приближавшиеся шаги. Дверь отворилась,
