лампа, понятия не имевшая ни о Голо, ни о Синей Бороде, но зато знавшая моих родных и осведомленная о том, что такое тушеное мясо».
Утомленный Андре Ларивьер вытер лоб и жестом предоставил слово Жизель, настоятельно приглашавшей всех на короткую прогулку в сад. По ее словам, это был один из уголков, вдохновивших писателя на создание «сада Комбре». За этот комментарий Андре Ларивьер буквально испепелил ее взглядом, убежденный, что именно здесь, и нигде больше, следует искать прототип.
Комиссар Фушру вышел первым, чтобы выбрать наблюдательный пункт. Он остановился на наружной ступеньке лестницы, ведущей в подсобное помещение при кухне, наступив на голову саламандры — повторяющийся рисунок на щербатой плитке, рядом с водяным насосом. Маленькая группка рассыпалась по садику: одни восхищались решеткой, некоторые «узнавали» железный стол, скамью, плетеный стул, где устраивался читать рассказчик «Утраченного времени», другие восторгались огромной развесистой липой или старинным фонарем над стеклянной дверью оранжереи.
Профессор Рейнсфорд, улыбаясь, разговаривал с юной блондинкой, обсуждая истинное значение выражения «в цвету».
— Процитируйте им утреннее чтение в саду, — приказал Андре Ларивьер Жизель. — Страницы 297 и 309, — нетерпеливо добавил он, и тут его выцветший взор упал на пустое пространство в середине клумбы. — Ах! Вандалы! У нас тут уже крали книги, фотографии, занавески, но статуя — это уж слишком!
Лейла хотела было разуверить старика, лицо которого побагровело от ярости, когда заметила, что Жан-Пьер Фушру тихонько приложил палец к губам.
Тут же Жизель Дамбер всего тремя фразами успокоила экскурсовода:
— Не волнуйтесь, господин Ларивьер, маленькую купальщицу никто не крал. Теодор убрал ее в дом вчера вечером из-за заморозков. Я попросила его поставить ее в кабинет.
— Мне никогда ничего не говорят, — пробурчал Андре Ларивьер, обращаясь к тому, кто был ближе всего — к профессору Вердайану. — Теперь мы не сможем прочесть…
— Отрывки про статую. Это действительно обидно, — подхватил последний.
— Я вижу, вы знаток, — восхитился Андре Ларивьер, в то время как голос Жизель, следуя его инструкциям, казалось, вдыхал новую жизнь в прустовский текст: «В эти чудесные дни Жан, просыпаясь, спускался в сад…»
Не придерживаясь в точности полученного приказа, чтобы подразнить старого гида, она прочла отрывок про каштан:
— «И я, не расставаясь с книгой, читал в саду, под каштаном, в решетчатой, обтянутой парусиной беседке и чувствовал себя укрытым от взоров тех, кто мог бы прийти к родителям в гости».
— Спорю, что она забудет про колокольчик, — прошипел Андре Ларивьер сквозь зубы. И, протиснувшись сквозь толпу, он подошел к выходившей на площадь зеленой калитке, намереваясь навсегда запечатлеть в памяти туристов «негромкий и визгливый звон бубенчика, своим немолчным неживым дребезжанием обдававший и оглушавший домочадцев», — тот звук, который извещал о визите Свана в первом томе «В поисках утраченного времени».
Между тем на пороге второй двери возник силуэт Филиппа Дефоржа. Его пепельно-серое лицо казалось еще более тусклым, чем обычно, руки были затянуты в кожаные перчатки, скрывающие запястья. Заместитель директора издательства Мартен-Дюбуа приблизился к Жизель Дамбер и сказал ей несколько слов. В ответ она только согласно кивнула.
Позвонив три раза в железный колокольчик, что было надлежащим образом запечатлено множеством магнитофонов, Андре Ларивьер с сожалением решил закончить экскурсию в малой гостиной, перед тем как предложить вниманию посетителей сокровища для прустофилов, которыми был полон зал для приемов.
Проходя мимо комиссара Фушру, Патрик Рейнсфорд громко сообщил своей юной спутнице, что французская полиция, не имея ни малейшего уважения к чужому горю, не отпустила его к одру умирающей бабушки.
— Вот ведь лгун! — весело сообщила подруге шедшая следом за ними очередная блондинка. — Я сама слышала, как сегодня утром он по телефону просил кого-то послать ему телеграмму о том, что бабушка якобы умирает.
— Будьте любезны следовать за нами, — произнес Жан-Пьер Фушру, подходя к Патрику Рейнсфорду справа, в то время как Лейла ловко втиснулась между ним и барышней.
Всю дорогу до жандармерии Патрик Рейнсфорд не раскрыл рта. Оказавшись в комнате, где перед этим допрашивали Жизель Дамбер, он заявил:
— Я буду говорить только в присутствии адвоката.
В консульстве ему посоветовали оказывать содействие французской полиции, но уточнили, что, будучи гражданином другой страны, он имеет право на помощь юриста, если вдруг возникнут затруднения. После чего секретарша выдала ему список имен — не слишком длинный, потому как он настаивал на двуязычном адвокате, что весьма редко встречается во французской глубинке. На самом деле его внимание привлек только Сирил Локурне, после того как ему сообщили, что в течение года тот проходил стажировку в Вашингтоне, в конторе «Вайсберг, Герман и Михальсон».
— Я настаиваю на присутствии мэтра Локурне, — резко сказал Патрик Рейнсфорд.
Жан-Пьер Фушру и Лейла Джемани понимающе переглянулись, но были вынуждены согласиться с этим требованием.
Мэтр Сирил Локурне прибыл часом позже — с важным видом компетентного молодого адвоката, чему способствовали очки в роговой оправе и портфель-дипломат. Он тотчас же попросил дать ему возможность переговорить со своим клиентом наедине. Они беседовали как раз столько времени, сколько потребовалось лаборатории, чтобы позвонить в жандармерию и сообщить результаты обследования предметов, присланных после обеда. Жан-Пьер Фушру с интересом узнал, что статуя, вероятнее всего, была орудием преступления — после этого ее тщательно вымыли с мылом, но, несмотря на это, экспертиза обнаружила следы крови первой отрицательной группы и несколько волосков, несомненно, принадлежавших жертве. Уцелевшие отпечатки пальцев принадлежали Патрику Рейнсфорду и Жизель Дамбер. Остальные выводы экспертов будут сообщены в ближайшее время.
Вооруженные этими знаниями, Жан-Пьер Фушру и Лейла Джемани уверенно вошли в комнату, где Патрик Рейнсфорд все еще беседовал со своим адвокатом.
— Должен предупредить вас, — заявил Жан-Пьер Фушру, — что в деле появились новые данные. Не только студентка филологического факультета мадемуазель Ферран готова подтвердить, что слышала сегодня утром на ферме Эньо, как вы, господин Рейнсфорд, звонили своему брату с просьбой прислать телеграмму, требующую вашего возвращения, но и лаборатория только что сообщила о наличии ваших отпечатков пальцев на орудии преступления. Как вы это объясните?
Мэтр Локурне склонился к своему клиенту и прошептал ему, видимо, что-то ободряющее, так как Патрик Рейнсфорд выпрямился на стуле и сдержанно заявил:
— Я не виновен.
— В чем? — мягко осведомился Жан-Пьер Фушру.
— В убийстве Аделины Бертран-Вердон. Не я ее убил.
— Почему тогда вы так хотели уехать? — спросил комиссар.
— Именно затем, чтобы избежать создавшегося положения, — слегка раздраженно ответил профессор. — В чужой стране, где судебная система все еще в допотопном состоянии…
Адвокат легким покашливанием дал ему понять, что не стоит развивать эту тему.
— Я хотел избежать осложнений, — жалко закончил он.
— Скрывая факты?
Патрик Рейнсфорд бросил неуверенный взгляд на адвоката и, не отвечая, заерзал на стуле, как школьник, которого бранят за прогулы.
— Вводя нас в заблуждение? — неумолимо продолжал комиссар Фушру.
Патрик Рейнсфорд открыл и тут же закрыл рот, так что ни единый звук не вырвался из его глотки. В этот миг он был удивительно похож на дорогую экзотическую рыбу, вытащенную из подогретой воды своего шикарного аквариума.
— Допустим, теперь вы нам расскажете, что же произошло на самом деле, чтобы избежать, раз уж
