День благодарения в доме Петерсонов ничем особенно не отличался от обычных дней. Элис от души жалела, что не может рассказать ни мужу, ни дочери о Джонни. В день праздника Джонни много играл с Бобби, а ближе к вечеру спустился к матери в кухню и уселся на краешек стола, умильно поглядывая на индейку, которую Элис только что достала из духовки и пыталась разрезать на части. Джим к этому времени уже выпил, и Элис не рискнула доверить ему разделочный нож — он мог не только испортить главное праздничное блюдо, но и пораниться сам.
— Отлично получилось, мам! — с восхищением заметил Джонни. — От одного запаха можно сойти с ума. К тому же в этом году индейка явно больше, чем в прошлом. Почему?
— Потому что меньше я найти не смогла, — улыбнулась Элис, разделывая птицу и облизывая пальцы.
Джонни наклонился к блюду и втянул в себя аппетитный аромат.
— Смотри не разлей соус, — предупредила Элис.
— Что не разлить? — удивленно спросила Шарлотта, появляясь в кухне.
— Соус. Нет, Шарли, это я не тебе. Я… — Элис была так занята, что на несколько мгновений совершенно забыла о том, что дочь не только не видит Джонни, но и не подозревает о его присутствии.
— С кем ты разговариваешь, мама? — с тревогой спросила Шарлотта. — Сама с собой, что ли?
— Ну… вроде того… — спохватилась Элис. — Я просто думала вслух.
— А-а-а… понятно, — протянула Шарли и, положив на тарелку порцию сладкого картофеля, удалилась с удрученным видом. Теперь она была совершенно уверена, что ее мать помешалась. Один ее брат погиб, второй стал немым, а отец уже к обеду набрался до такого состояния, что не мог ответить на простейший вопрос. Праздновать ей совсем не хотелось, но она все же не удержалась и вернулась в кухню за клюквенным желе. На ногах у нее были мягкие теннисные туфли, и двигалась она почти, неслышно. Когда Шарли вошла, мать стояла у кухонного стола, повернувшись спиной к двери, так, что видеть дочь она тоже не могла. И вдруг Элис отчетливо сказала:
— Перестань, слышишь?!
Услышав эти слова, Шарлотта вздрогнула. С каждым днем она все больше убеждалась в том, что ее мать сходит с ума, и вот теперь это… А Элис, которая по-прежнему не замечала ее присутствия, добавила добродушно-ворчливым тоном:
— Я тебя просто прибью, если будешь трогать печенье. Оно еще не остыло!
— Я не собиралась трогать твое печенье! — машинально отозвалась Шарлотта, и Элис, вздрогнув, повернулась к ней.
— Да-да, конечно… — пробормотала она в замешательстве и покраснела. — От этой готовки у меня просто голова кругом идет.
— А по-моему, готовка здесь ни при чем! — заявила Шарлотта. — Я давно уже заметила… Ты разговариваешь сама с собой, мама. Может быть, тебе стоит посоветоваться с врачом, попринимать какие- нибудь лекарства?
Но в глубине души она боялась, что одними лекарствами делу не поможешь. Элис разговаривала сама с собой подобным образом уже больше двух месяцев, и Шарлотта догадывалась, в чем тут причина. Ее мать беседовала со своим погибшим сыном — должно быть, ей чудилось, что он снова здесь, рядом, и хотя сама Элис, безусловно, находила некоторое облегчение в этих разговорах с совершенно пустой комнатой, Шарли пугала эта новообретенная привычка матери.
И она была не одинока в этом своем убеждении. Даже отец, который обычно не замечал ничего, что творилось дома, — и тот обратил внимание на то, что его супруга ведет себя странно. Самой Элис он, правда, ничего не сказал, зато Шарлотте признался, что по вечерам, уединившись в спальне, ее мать почти все время разговаривает сама с собой. Один раз ему даже удалось подслушать целый разговор — вполне осмысленный и логичный, вот только никакого собеседника у Элис не было. Она разговаривала с пустотой и отвечала на вопросы, которые никто ей не задавал.
— Что с тобой происходит, мама? — спросила Шарлотта сейчас, позабыв о клюквенном желе. — Может быть, ты больна?
— Нет-нет, — быстро ответила Элис и покраснела еще больше. — Со мной все в порядке, просто я немного закрутилась… ну и все остальное тоже. Ты и сама понимаешь, ведь ты у меня уже большая девочка. На-ка вот лучше отнеси это на стол в гостиную, — добавила она, протягивая Шарли блюдо с молодой фасолью. — И скажи папе, что индейка готова, сейчас я ее подам.
— Папе уже все равно, — жестко ответила Шарлотта и ушла.
— Посиди-ка у себя в комнате, пока мы ужинаем, — шепнула Элис Джонни, прежде чем нести в гостиную блюдо с индейкой. — Или здесь, в кухне. Только не ходи за мной, хорошо?
— Выходит, мне даже нельзя отпраздновать с вами День благодарения? — огорчился он.
— Если ты появишься в гостиной, Бобби будет нервничать… Да и я тоже могу что-нибудь ляпнуть, — объяснила она.
— Я буду вести себя хорошо, обещаю! — торжественно сказал Джонни, и Элис со вздохом сдалась. День благодарения всегда был его самым любимым праздником после Рождества.
В гостиной Элис разложила по тарелкам индейку и села за стол. Шарлотта пристально посмотрела на мать, но промолчала. Джим молча занял свое место, и только Бобби светло улыбнулся, увидев брата, который вошел в гостиную вслед за Элис. Джонни, однако, прижал палец к губам и покачал головой, сделав Бобби знак смотреть в другую сторону.
Элис при виде этой пантомимы хихикнула.
— Чему ты смеешься? — пробормотал Джим, впрочем, ответ ему не понадобился. Элис не хотелось, чтобы дети заметили, что отец снова в подпитии. Шарли, правда, сделала вид, что ее это не касается, но Бобби отвернулся, и в глазах его блеснули слезы.
— Почему отец так напился? — спросил Джонни мать, выйдя следом за Элис в кухню, когда она вышла из гостиной за салфетками.
— А ты сам-то как думаешь? — вздохнула Элис. — Отец очень любил тебя, Джонни. Жаль, что он не может тебя увидеть, — мне кажется, это его подбодрило бы. Ты уверен, что так будет лучше?
— Он не смог бы понять, что он видит, — без колебаний ответил Джонни. — Правильно понять…
— Но ведь и я не понимаю, — вздохнула Элис. — И все равно я очень счастлива. — Она поцеловала сына и вернулась в гостиную.
— Снова разговариваешь сама с собой, да? — спросил Джим, который за время ее отсутствия успел выпить чашку кофе и немного прийти в себя. — Что с тобой, Элис?
— Извини. — Элис положила еще кусочек индейки Бобби и разложила салфетки. Шарли с тревогой поглядела на нее, и у Элис сжалось сердце. Она знала — дочь очень не любит, когда отец пьет, а теперь она, без сомнения, решила, что и у ее матери не все в порядке с головой. Да и праздник без Джонни был им не в праздник… Нет, что ни говори — жаль, что ни Джим, ни Шарли не могут его увидеть. С другой стороны, они, наверное, действительно не смогли бы принять его возвращение как должное. Джим, наверное, решил бы, что допился до белой горячки, а Шарли… Реакцию дочери Элис предугадать не могла, однако она видела, что на протяжении почти всего ужина Джонни стоял так близко к сестре, что она просто не могла не почувствовать его присутствия. Однако не почувствовала.
— Пэм сказала, что зайдет к нам вместе с детьми после того, как они расправятся со своей индейкой, — предупредила Элис домашних.
— Это еще зачем? — недовольно осведомился Джим. Утренний хмель понемногу проходил, и сейчас ему не терпелось поскорее покончить с трапезой и сесть перед телевизором.
— Затем, что они наши друзья, Джим, — твердо сказала Элис.
— Разве? Нашего Джонни нет, и Бекки больше не его девушка, — пробормотал Джим.
Элис ничего не ответила. Да и что она могла сказать?..
Обед закончился в молчании. Джим, не дожидаясь тыквенного пирога со взбитыми сливками, перебрался на диван и включил телевизор, а Шарлотта взялась помочь матери убрать со стола. Она явно испытывала облегчение от того, что ужин, наконец, закончился, да и Элис была рада вернуться в кухню.
— Я его ненавижу! — заявила Шарлотта, ставя на стол грязные тарелки. — Разве можно так себя
