быть может, Саша таким образом мстит матери за долгое отсутствие, за ее увлечение новым делом. Впервые Зоя задумалась о судьбе дочери, но теперь было слишком поздно. Перед отъездом она заказала американскую партию товаров, а сейчас закупила – и уже оплатила – все остальное в Париже. Она должна была открыть магазин во что бы то ни стало. Для своей выходки Саша выбрала самое неподходящее время. Но теперь Зоя думала не только о Саше.
– Неужели ты не испытываешь ни капли смущения? – спросила Зоя. – Подумай, как добр был Саймон, когда послал тебя учиться в Меримаунт. – Но девочка только пожала плечами, и Зоя поняла, что объясняться с ней бесполезно.
В спальне Саймон распаковывал чемоданы.
– Мне так неудобно, Саймон. С ее стороны это такая ужасная неблагодарность, – сказала Зоя мужу.
– Что она сказала? – Саймон обернулся, с беспокойством глядя на жену. Что-то в Саше очень переменилось в последние месяцы. Он не раз ловил на себе ее более чем откровенные взгляды, взгляды женщины, а не девочки, но Зое об этом ничего не сказал.
Саймон сделал вид, что ничего не замечает, отчего распалил Сашу еще больше. Впрочем, может, волноваться и не стоило: в конце концов, ей было всего двенадцать лет и она была очень привлекательной. Она унаследовала холодную немецкую красоту своей бабушки по материнской линии и типично русскую необузданность матери. Смесь была, как говорится, огнеопасной. – Она расстроена?
Зоя с тревогой покачала головой.
– Если бы. – Казалось, Саша совсем не раскаивается.
– И что ты собираешься делать дальше?
– Думаю, надо подыскать ей другую школу. Хотя в этом году это уже немного поздновато. – Была уже середина апреля. – Я могла бы нанять ей до осени репетиторов, но я не уверена, что это что-нибудь даст.
Но Саймону идея понравилась.
– Пожалуй, сейчас так и надо поступить. Это снимет напряжение. Если, разумеется, репетитором будет женщина. – Но единственным, кого смогла найти Зоя, был нервный молодой человек, который заверил ее, что обязательно найдет с Сашей общий язык. Он продержался ровно месяц, а затем в ужасе бежал, не объяснив Зое, что накануне Саша встретила его в ночной рубашке, явно с плеча матери, и заявила, что хочет, чтобы он поцеловал ее.
– Ты выродок, – постоянно твердил ей Николай.
В свои шестнадцать лет он намного лучше понимал Сашу, чем ее собственная мать. Саша, когда сердилась, дралась с Николаем, как кошка, царапая ему лицо.
Даже Саймон стал беспокоиться за девочку, но, когда он уже отчаялся, она вдруг стала покорной и на удивление прелестной.
Подготовительные работы в магазине шли лучше некуда, и в июле стало ясно, что магазин откроется в сентябре. Они отметили годовщину своей свадьбы на Лонг-Айленде, в доме, снятом на лето, через два дня после того, как самолет Амелии Ирхарт исчез над Тихим океаном. Николай восторгался спортсменкой и по секрету сказал Саймону, что хочет когда-нибудь научиться летать. Его героем детства был Чарлз Линдберг. Его также потрясла история с «Гинденбургом» – дирижаблем, который взорвался над Нью-Джерси в начале мая. К счастью, когда он пытался уговорить Зою и Саймона лететь на нем в Европу, Зоя отказалась: им хотелось путешествовать морем в память о плавании на «Куин Мэри».
– Ну-с, миссис Хирш, что вы об этом думаете? – В начале сентября Саймон стоял в отделе женской обуви ее нового универмага. – Все так, как вы хотели?
От восторга слезы навернулись ей на глаза: Элси де Волф добилась поразительной красоты и элегантности сочетанием бледно-серого шелка с розовыми мраморными полами. С потолка струился мягкий свет, а на резных столах в стиле Людовика XV стояли изумительно подобранные букеты из шелковых цветов.
– Здесь как во дворце!
– Ты королева и должна жить во дворце, любимая.
Саймон поцеловал ее, и в тот вечер они откупорили бутылку шампанского. Открытие магазина должно было состояться на следующей неделе. Решено было дать блестящий прием, на котором должны были присутствовать сливки Нью-Йорка. На открытие Зоя купила у Аксель платье своей же собственной модели.
– Это будет хорошая реклама. Я скажу, что графиня Зоя одевается в моем салоне. – За это время Зоя и Аксель сблизились еще больше.
Зоя и Саймон долго думали над названием универмага, и наконец глаза Саймона засверкали и он воскликнул:
– Придумал!
– Я тоже, – гордо улыбнулась Зоя. – «Хирш и компания».
– Нет! – В этом названии явно не хватало романтики. – Не понимаю, как я не додумался раньше. «Графиня Зоя»!
Это название показалось ей поначалу слишком вычурным, но в конце концов он ее убедил. Ведь именно этого хотела публика: прикоснуться к тайне аристократии, заиметь титул, пусть за деньги, или, как в данном случае, покупать одежду, которую для них выбирала настоящая графиня. В газетах теперь постоянно мелькали заметки о «Графине Зое», и впервые за многие годы Зоя стала бывать на приемах и светских раутах. Их представляли как «графиня Зоя и ее супруг, мистер Хирш», вокруг них повсюду толпились журналисты. Зоя по-прежнему великолепно смотрелась в простых платьях от Шанель, или от мадам Гре, или от Ланвена. Публика не могла дождаться открытия универмага; женщины не сомневались, что, выйдя оттуда, они будут выглядеть не хуже Зои.
– Ты добилась своего, дорогая, – прошептал ей Саймон на открытии, где присутствовали все сливки Нью-Йорка. Аксель прислала ей высокий куст крошечных белых орхидей и записку: 'Bonne chance, mon amie, affectueusement[12]. Аксель'.
