хотел, чтобы у его жены был выкидыш из-за этой испорченной девчонки. Через минуту Саша вернулась со своими вещами и с покорным видом поплелась к двери.
Зоя извинилась перед матерью Сашиной подруги; они спустились вниз и поехали домой.
– Если ты еще хоть раз посмеешь причинить беспокойство своей матери, – сказал ей Саймон, когда они вошли в квартиру, – я буду бить тебя до смерти, понятно? – Саймон был вне себя, Зоя же улыбнулась. Она- то знала, что он никогда не ударит человека, тем более ребенка. В этот момент он был так зол, что лицо у него побелело. И вдруг она испугалась, как бы у него не было разрыва сердца, как у Клейтона.
– Иди к себе, Саша, – сухо сказала она, и девочка молча повиновалась, потрясенная тем, как с ней обращались.
– Вам следовало это сделать давным-давно, – сказал, войдя, Николай. – Другого языка она не понимает. Только один: изо всех сил по заднице. – Он озорно засмеялся, и Саймон, немного придя в себя, сказал:
– Я с удовольствием предоставляю это тебе, в любое время, когда захочется.
Николай, повернувшись к матери с улыбкой, которая так часто напоминала ей ее брата, сказал:
– Я хочу, чтобы вы знали: по-моему, прекрасно, что у вас будет ребенок.
– Спасибо, милый. – Зоя подошла к нему и, обняв своего стройного красивого сына, застенчиво поглядела на него. – А тебя не смущает, что твоя старенькая мама собирается родить ребенка?
– Возможно, это и смущало бы меня, если бы у меня была старая мама. – Он улыбнулся ей, а в следующее мгновение встретился глазами с Саймоном и увидел в его глазах любовь. Он подошел к нему и обнял его тоже. – Поздравляю, папа, – спокойно сказал Николай и поцеловал его, и на глаза Саймона навернулись слезы. Впервые Николай назвал его папой. Началась новая жизнь для всех – не только для Саймона и Зои.
Глава 43
В апреле 1939 года во Флашинг-Медоуз открылась Всемирная выставка, и Зое очень хотелось туда поехать, но Саймон был против. На ярмарке было очень много народа, а Зоя была уже на четвертом месяце беременности. Она по-прежнему целыми днями работала в магазине, хотя и вела себя осмотрительно. Вместо нее Саймон взял на Всемирную выставку детей, и они оба были в восторге. Даже Саша вела себя прилично, как, впрочем, почти все время с тех пор, как Саймон взорвался. Но с Зоей она часто бывала груба.
В июне начались первые трансатлантические полеты на самолетах компании «Пан-Ам», и Николаю очень хотелось слетать в Европу на «Дикси Клиппере» – высокоскоростном самолете для трансатлантических перелетов, но Саймон ему не разрешил. Он считал, что это слишком опасно, а кроме того, в Европе творилось что-то непонятное. Они снова весной отправились во Францию на «Нормандии», чтобы закупить одежду для универмага и ткани для пошива пальто на фабриках Саймона. Повсюду чувствовалась напряженность, намного явственней, чем раньше, проступал антисемитизм. Теперь было ясно, что войны не миновать, поэтому вместо Европы Саймон предложил Николаю в связи с окончанием школы поехать в Калифорнию, от которой Николай остался в восторге. Он летал в Сан-Франциско и обратно на самолете, а по возвращении был поражен, как располнела его мать. В августе она перестала ходить в магазин и держала с ним связь по телефону. Она не знала, чем занять себя без работы. Саймон покупал ей конфеты, книги и журналы, которые она читала запоем, но к концу августа Зоя могла думать только о детской, в которую она переделала комнату для гостей рядом с библиотекой, и каждый день муж находил ее там, перебирающей крошечные детские вещи. Она ни минуты не сидела без дела – даже переставила мебель в их спальне.
– Ты увлекаешься, Зоя, – подтрунивал он. – Я боюсь вечером приходить домой, ибо могу сесть в кресло, которого уже нет на месте.
Зоя покраснела.
– Я не знаю, что со мной происходит. У меня постоянная потребность приводить дом в порядок.
Она переставила мебель и в комнате Саши, которая уехала в лагерь для молодых девушек в Адирондаке.
Саймон вздохнул с облегчением: хоть какое-то время не надо будет за нее волноваться. В лагере как будто бы все было в порядке; она только один раз сбежала от воспитателей и отправилась на танцы со своими друзьями в ближайшую деревню. Ее нашли там танцующей конгу и увезли обратно, но, к счастью, домой не отправили. Саймону хотелось, чтобы Зоя перед родами расслабилась и отдохнула.
В конце августа Германия и Россия удивили мир, подписав пакт о ненападении. Но Зою международные события не волновали – она была слишком занята звонками в универмаг и перестановкой мебели в квартире. Первого сентября Саймон, вернувшись с работы, предложил ей пойти в кино. Саша должна была вернуться на следующий день, а Николай через несколько дней уезжал в Принстон; в тот день он демонстрировал друзьям новую машину – двухместный «Форд», который ему подарил Саймон, чтобы ездить в университет. Машина только что сошла с конвейера в Детройте и была оснащена по последнему слову техники.
– Ты его слишком балуешь, – сказала, улыбнувшись, Зоя; она была благодарна мужу за все, что тот для них делал.
Он заметил, что она выглядит хуже, чем утром.
– С тобой все в порядке, милая?
– Все хорошо, – ответила Зоя, но в кино, сославшись на усталость, идти отказалась. Они легли спать в десять часов вечера, но через час он почувствовал, что она ворочается, а затем услышал приглушенный стон и включил свет. Зоя лежала рядом с закрытыми глазами, держась за живот.
– Зоя? – Саймон не знал, что делать, он вскочил с кровати и забегал по комнате в поисках одежды; он так волновался, что не мог вспомнить, куда ее положил. – Не двигайся. Я позвоню доктору. – Он даже не мог сообразить, где стоит телефон, – Думаю, это просто расстройство желудка.
Но в следующие два часа ей стало хуже, а в три часа ночи он попросил швейцара поймать такси, помог Зое одеться и усадил ее в машину, уже ждавшую их внизу. К тому времени она с трудом говорила, ей было трудно идти, и его охватил ужас. Теперь он перестал беспокоиться за ребенка, хотелось только, чтобы с ней все было в порядке. Саймон чувствовал, что сходит с ума, когда в больнице ее увезли на каталке; до самого утра он нервно шагал по холлу. Он вздрогнул, когда часом позже медсестра коснулась его плеча.
