На веранде сидел пожилой человек, вероятно, тот самый Чарли. Он покачивался в кресле-качалке, покуривая трубку, и беседовал с лохматым псом, лежавшим рядом.
– Привет!
Вид у него был дружелюбный, он улыбнулся Джону, поднимавшемуся по ступенькам.
– Здравствуйте. Вы Чарли?
Джон приветливо улыбнулся. Он очень хорошо умел располагать к себе людей, особенно раньше, когда работал детективом. Теперь он в основном руководил сыскной работой из-за своего письменного стола на Пятьдесят седьмой улице и очень радовался, когда мог чувствовать себя опять в деле.
Однажды он пытался объяснить Саше, до какой степени любит это, но Саша понять его не могла. Для нее существовали только танец, спектакли и репетиции. Все остальное не имело значения. Порой Джон задавался вопросом: придает ли она значение отношениям с ним?
– Да, я Чарли, – ответил старичок. – А кто вы?
Джон протянул руку:
– Меня зовут Джон Чепмен. Я ищу людей, которые прежде жили в том доме… – Он показал на противоположную сторону улицы. – Эйлен и Джека Джоунс. Вы их, сэр, случайно не помните?
Джон с людьми всегда был вежлив, приветлив, непринужден – в общем, представлял из себя приятного собеседника.
– Конечно, помню. Я Джеку с работой однажды помог, но он там долго не продержался. Пил, сукин сын, и она тоже. Слышал, ее это в конце концов доконало.
Джон кивнул, будто уже знал все, о чем говорил сосед Джоунсов. Это была одна из тонкостей сыскного дела.
– Я работал на верфи. Чертовски хорошая работа, особенно во время войны. У меня был «белый билет», потому что я в детстве болел ревматизмом. Ну и всю войну провел здесь, с женой и детьми. Сейчас, может, это звучит и непатриотично, но считаю, что мне повезло.
– У вас тогда были дети?
Джон с интересом посмотрел на него.
– Они уже все взрослые… – В глазах Чарли появилась грусть. Он раскачивался в кресле, покусывая трубку. – А жена моя умерла. Летом четырнадцать лет будет. Хорошая была женщина.
Джон снова кивнул, позволив старику этот экскурс.
– ..Сыновья иногда меня навещают, когда у них есть время. Дочь живет в Чикаго. Я в прошлом году на Рождество у нее был, холодина там жуткая. У нее шестеро детей, муж – проповедник.
История была интересная. Джон слушал ее, поглаживая собаку.
– А вы не помните трех маленьких девочек, которые жили у Джоунсов приблизительно тридцать лет назад, точнее, летом пятьдесят восьмого? Три девчушки. Старшей тогда было лет девять, средней лет пять, а младшей где-то годик.
– Нет… чего-то не помню… У Джека и Эйлен ведь не было детей. Может, это и к лучшему. Люди-то они были скверные. Скандалили, дрались. Я однажды чуть легавых к ним не вызвал. Подумал, что он убьет ее.
«Хорошенькая парочка, – усмехнулся Джон. – Таким только доверять воспитание троих детей».
– Это были дети ее брата. Они приезжали сюда только на лето, но одна из девочек здесь осталась…
Джон умолк, надеясь пробудить у Чарли воспоминания. Тот вдруг нахмурил брови, ткнул в Джона трубкой и разразился целым потоком информации:
– Вот теперь, когда вы сказали, я вспомнил… там приключилась какая-то страшная история… Он убил свою жену, и маленькие девочки остались сиротами. Я их видел раз или два, но помню, что Рут, моя жена, рассказывала мне, какие они славные и что Эйлен ужасно с ними обращалась. Это было преступлением – оставлять у нее детей. Она их чуть голодом не заморила, по словам жены. Рут пару раз носила им кое-что на ужин, но все наверняка съедали Джек и Эйлен, а детям ничего не давали. Я вообще-то не знаю, что с ними потом случилось. Они вскоре уехали. Эйлен заболела, и они перебрались куда-то: в Аризону, что ли… или в Калифорнию… в теплые места… Но она и так умерла. По-моему, так ее пьянство загубило. А куда делись девочки, не знаю. Должно быть, остались с Джеком.
– Да, но только одна из них, старшая. Две другие уехали в то же лето.
– Рут бы вам рассказала. А у меня с памятью плохо.
Он откинулся в кресле, словно вспоминал не только Джека и Эйлен… Все это было так давно, тогда была еще жива его жена… Возвращаться мыслями в такое далекое прошлое было и горько, и в то же время приятно. Он качался в своем кресле и, казалось, забыл о Джоне.
Собственно, Джон получил то, за чем пришел. Правда, главного узнать не удалось, но добавился важный фрагмент к общей картине, который объяснял, почему Артур испытывает такое чувство вины. Он, вероятно, знал, как здесь ужасно, но все равно вынужден был привезти сюда девочек, а потом и оставить Хилари у Джоунсов, то есть сознательно отдать ее на их произвол.
Джон с содроганием представил, что пережила старшая из сестер в доме напротив, живя у людей, описанных Чарли.
– Как вы думаете, здесь кто-нибудь еще их помнит? – спросил Джон, но Чарли покачал головой, все еще погруженный в воспоминания, и, подняв глаза, ответил:
– Нет, я здесь единственный старожил. Другие живут всего лет десять-пятнадцать, а большинство и того меньше. Поживут год-два и уезжают… – Причина этого была , понятна. – Мой старший сын хочет, чтобы я переехал к нему, но мне и тут хорошо… Столько лет здесь с женой прожили… И умру я когда-нибудь
