дело, крупнее, чем все предыдущие. Фигурировали в нем трое обвиняемых, принимавших участие в целой серии жесточайших убийств, совершенных в штате за последние годы. Занимались делом трое защитников и два обвинителя, а она выступала в деле от окружной прокуратуры. Ожидался ажиотаж в прессе, и ей просто необходимо быть на высоте, поэтому она не собиралась на Восток с Дрю провести пасхальные каникулы с девочками. Возможно, это было и к лучшему. Дрю будет просто комком нервов, добиваясь подписания бумаг, а у нее в голове только это ее дело. Гораздо разумнее остаться дома и заняться работой, чем сидеть в номере гостиницы в ожидании.
Перед отъездом он прилетел в Сан-Франциско побыть с ней на выходные. В последнюю ночь они провели несколько часов, лежа на ковре у камина, говоря, говоря и говоря, громко, почти обо всем, что приходило в голову, и опять она поразилась, как же сильно влюблена в него.
– Ты когда-нибудь думала о браке, Тэн? – Он задумчиво посмотрел на нее; она улыбалась в отблеске каминного огня – само совершенство в мягком теплом мерцании, ее нежные черты казались вырезанными из бледно-персикового мрамора, глаза сияли изумрудным блеском.
– Раньше – нет. – Она прикоснулась пальцами к его губам, он поцеловал ее руки, потом губы.
– Как ты думаешь, ты могла бы быть счастлива со мной, Тэн?
– Это предложение, сэр? – улыбнулась она; получалось, что он ходит вокруг да около. – Ты же знаешь, что тебе совсем не обязательно жениться на мне, я и так счастлива.
– Счастлива, правда? – он как-то странно на нее посмотрел.
Тана кивнула:
– А ты разве нет?
– Не совсем. – Его волосы сверкали серебром, глаза напоминали ярко-голубые топазы, и она никого больше не хотела любить, только его. – Мне нужно больше, Тэн… Я постоянно хочу тебя…
– Я тоже, – прошептала она.
Дрю обнял ее, и их близость в мерцании камина была полна нежности, как никогда раньше. Потом он лежал и долго-долго смотрел на нее и наконец заговорил, зарывшись ртом в ее волосы, руки его блуждали по телу, которое он так любил.
– Ты выйдешь за меня замуж, когда я буду свободен?
– Да. – Тана с трудом выдохнула это слово.
Она никогда и никому этого не говорила, но сейчас именно это имела в виду. И вдруг осознала, как себя чувствуют люди, обещая… «в добре и в худе… пока смерть не разлучит нас…» Она больше не хотела ни дня жить без него. Те же чувства переполняли ее, когда она отвозила его в аэропорт. Тана посмотрела на Дрю испытующе:
– Ты в самом деле имел в виду то, что сказал вчера ночью?
– Да как ты можешь спрашивать такое? – Он был ошеломлен и вдруг с бешеной силой прижал ее к себе. – Конечно же.
Она удовлетворенно вздохнула и в этот миг выглядела скорее как его тринадцатилетняя дочь, а не как помощник окружного прокурора.
– Полагаю, мы теперь помолвлены, а?
И тут он расхохотался, глядя на нее, и стал похож на счастливого мальчишку:
– Несомненно, это помолвка. Я поищу в Вашингтоне достойное тебя кольцо.
– А, это неважно! Просто возвращайся живым и здоровым.
Предстояло провести десять бесконечных дней в ожидании его. И единственным спасением было ее огромное дело.
Сначала он звонил ей два-три раза в день и рассказывал обо всем. Что делал с утра до вечера, но когда возникли проблемы с Эйлин, он стал звонить раз в день, и Тана чувствовала его колоссальное напряжение. Однако в суде они уже начали отбор присяжных, и она была полностью захвачена этим, а ко времени его приезда в Лос-Анджелес Тана вдруг осознала, что они не разговаривали уже два дня. Он отсутствовал дольше, чем она ожидала, но игра стоила свеч, сказал он, и она согласилась с ним, а больше она тогда не могла об этом думать. Слишком уж она волновалась о присяжных, которые были выбраны, и о тактике, избранной защитой, о только что выявившихся новых деталях, показаниях, уликах, о судье, который должен был вести дело. Голова у нее была забита, а у Дрю прошло одно из редких судебных заседаний. Почти все, что он заготовил раньше, было направлено в суд, что было редким исключением для него. Это задержало его еще почти на неделю, и когда они наконец встретились, то снова почувствовали себя почти незнакомцами. Дрю подшучивал над ней, спрашивал, не влюбилась ли она в кого-нибудь, и они с дикой страстью всю ночь занимались любовью.
– Я хочу, чтобы в суде у тебя были такие затуманенные глаза, чтобы все гадали, что же, черт возьми, происходило с тобой прошлой ночью.
И его желание сбылось. Тана сидела в суде полусонная, не могла избавиться от мыслей о нем, она опять изголодалась по нему. Казалось, теперь ей всегда будет его не хватать, и во все время судебного заседания она тосковала по нему. Однако слишком важным было выиграть дело, и она постоянно заставляла себя работать без передышки. Суд тянулся до конца мая, и наконец, в первую неделю июня, приговор был вынесен. Все получилось именно так, как она хотела, а пресса, как обычно, восхваляла ее. С течением лет она завоевала репутацию неподкупной, жесткой, последовательной, безжалостной в суде и с блеском ведущей все свои дела. Было приятно видеть такие очерки о себе, а у Гарри чтение их часто вызывало улыбку.
– Я никогда бы не распознал либералку, которую знал и любил, в этих очерках, Тэн! – он широко и довольно улыбнулся.
– Но мы все должны же когда-то повзрослеть, разве нет? Мне уже тридцать один.
– Это не оправдывает твоей жесткости.
– Да я не жесткая, Гарри. Я хорошая, – и она была права. Да он и сам это знал. – Они убили девять
