– Тана, пожалуйста…
– Прощай, – она вышла из офиса в холл и исчезла в зале заседаний.
А потом почти сразу же она вообще ушла из здания, но домой не возвращалась несколько часов, а когда вернулась, он все-таки ждал ее у дома, на улице, под проливным дождем. Тана притормозила, увидев его, но тут же уехала снова. Ночь она провела в мотеле на «Ломбард-стрит», а когда утром вернулась к своему дому, он спал в машине. Инстинктивно проснувшись от звука ее шагов, он вылез из машины, намереваясь поговорить с ней.
– Если ты не оставишь меня в покое, я позову полицию.
Слова ее звучали непреклонно и угрожающе, она казалась ему разъяренной. Но чего он не рассмотрел, так это какой разбитой она себя чувствовала, как долго молча плакала, когда он уехал, в какое отчаяние она приходила при мысли, что больше никогда его не увидит. Она всерьез подумывала о том, чтобы броситься с моста, но что-то ее останавливало, а что – она сама не знала. А потом каким-то чудесным образом Гарри почувствовал неладное, когда он звонил и звонил, а ему никто не отвечал. Она-то думала, что это Дрю, лежала в гостиной на полу и всхлипывала, вспоминая, как они на этом месте занимались любовью, как он сделал ей предложение. Вдруг в дверь заколотили, и Тана услышала голос Гарри. Она была похожа на бродяжку, когда открыла ему дверь, стоя перед ним босиком, с залитым слезами лицом, в юбке, на которую налипли ворсинки от ковра, в бесформенном свитере.
– О Боже, что случилось? – Она выглядела так, будто неделю пила запоем, или была избита, или с ней произошло нечто невероятно ужасное. Последнее было правдой. – Тана? – под его взглядом она растворилась в слезах, а он прижал ее к себе, неуклюже перекинув через свое кресло, затем усадил на диван, и она рассказала ему всю историю.
– И вот теперь все кончено… Я никогда больше его не увижу…
– Тебе лучше покончить с этим, – Гарри был беспощаден. – Ты не можешь так дальше жить. Как же дерьмово ты выглядела последние полгода. Ты не заслуживаешь такого, это несправедливо.
– Я знаю… Но, может быть, если бы я еще потерпела… Думаю, постепенно… – Ее охватила слабость, она была близка к истерике. Неожиданно она утратила всю свою решительность, а Гарри заорал на нее:
– Нет! Прекрати! Он никогда не оставит жену, если не сделал этого до сих пор. Черт побери, Тэн, она вернулась к нему семь месяцев назад и все еще там. Если бы он хотел освободиться, он за это время нашел бы дверь, через которую можно выйти. Не обманывай себя, не будь ребенком.
– Я занималась этим полтора года.
– Иногда и не такое случается, – он пытался рассуждать философски, но ему хотелось прикончить сукиного сына, так поступившего с ней. – Тебе просто надо собрать все силы и продолжать жить.
– О да, конечно… – Тана снова расплакалась, забыв, с кем разговаривает. – Тебе легко говорить…
Гарри долго смотрел на нее тяжелым взглядом.
– Ты помнишь, как сама зубами тащила меня, пытаясь вернуть к жизни, а потом таким же образом – учиться на юриста. Помнишь меня тогдашнего? Знаешь что, не суй мне под нос это дерьмо, Тэн. Если я смог, сможешь и ты. Ты пройдешь через это.
– Да я же никого никогда так не любила, как его, – она безутешно рыдала, и это разбивало ему сердце. Она смотрела на него своими огромными зелеными глазами и казалась ему двенадцатилетней девочкой; ему так хотелось, чтобы у нее все было хорошо, но не в его силах было заставить жену Дрю исчезнуть, хотя он готов был сделать для Таны даже это. Все, что угодно, для Таны, его лучшего и самого дорогого друга.
– Появится кто-нибудь еще. Даже лучше, чем он.
– Я не хочу кого-нибудь другого. Никого не хочу…
Больше всего Гарри боялся именно этого. И весь следующий год она доказывала именно это. Отказывалась встречаться с кем-либо, кроме коллег. Никуда не ходила, ни с кем не встречалась, а когда наступило Рождество, отказалась повидаться даже с Гарри и Аверил. В свои тридцать два она тоже вступила в одиночество, все ночи проводила одна, одна съела бы индейку на День Благодарения, если бы позаботилась купить и приготовить ее. Она работала сверхурочно и вдвое против положенного, и в «золотое» время, и вообще все время, просиживая за своим столом до 10–11 вечера, беря к производству так много дел, как никогда раньше, и в течение года у нее не было никаких развлечений. Тана очень редко смеялась, никому не звонила, не назначала свиданий и неделями не отвечала на звонки Гарри.
– Поздравляю, – наконец в феврале он поймал ее. Она уже больше года оплакивала Дрю Лэндса и вдруг нечаянно узнала от общих друзей, что они с Эйлин до сих пор вместе и только что купили прелестный новый дом в Беверли Хиллз. – Ну ладно, ты, задница, – Гарри устал гоняться за ней. – Почему это ты не отвечаешь на мои звонки?
– Я была так занята последние недели. Ты что, газет не читаешь? Я жду вынесения приговора.
– Да колебал я все, если тебя интересует мое мнение. Я еще последние тринадцать месяцев не считаю. Ты никогда не звонишь мне сама. Всегда я. Это что, из-за моего дыхания, или из-за ног, или из-за моего интеллекта?
Тана рассмеялась: Гарри всегда оставался самим собой.
– Все вместе и кое-что еще.
– Задница. Ты собираешься жалеть себя всю оставшуюся жизнь? Парень того не стоит, Тэн. И целый год коту под хвост!
– Здесь нет никакой связи.
Но оба знали, что это неправда. Конечно же, все крутилось вокруг Дрю Лэндса и его нежелания расстаться с женой.
– Что-то новенькое. Раньше ты никогда мне не лгала.
– Ну ладно, ладно. Просто мне было легче вообще никого не видеть.
