Остаток дороги они проехали молча.
– Здесь немного жутковато, правда? Так красиво, и нет ни души, – заметила Динна.
Они остановились почти у самого пляжа. Кроме машины Бена, в поле зрения не было ни одного автомобиля. Динна вообще никого не видела с тех пор, как Бен свернул с шоссе.
– А здесь никого и не бывает. Я про это место никому не рассказывал, мне нравится приезжать сюда одному.
– И часто вы так делаете? Я имею в виду, гуляете в одиночестве, например, по пляжу в Кармеле?
Бен кивнул. Он забрал с заднего сиденья корзину и пристально посмотрел на Динну.
– Признаться, я не ожидал, что после того вечера на пляже мы с вами еще увидимся.
– Я тоже. Это было так странно, мы гуляли, беседовали об искусстве... У меня было такое чувство, что мы знакомы много лет.
– У меня тоже, но я-то думал, это потому, что вы очень похожи на женщину с картины Уайета. – Динна улыбнулась и опустила глаза. – Когда я на следующий день увидел вас в моем кабинете, я не знал, что сказать, как себя вести. Признаваться, что мы уже встречались, или нет?
– И что же заставило вас промолчать?
Динна снова посмотрела ему в глаза, и ее губы чуть заметно дрогнули в улыбке.
– Обручальное кольцо на вашем пальце. Я подумал, что, если скажу про нашу встречу, вам, возможно, будет неловко.
«Это очень на него похоже, – решила Динна. – Он очень проницательный и в то же время заботливый».
Бен нахмурился и откинулся на спинку сиденья.
– А вам было бы неловко, если бы кто-то узнал, что вы приняли мое приглашение на ленч?
– Не понимаю, почему мне должно быть неловко. Однако по выражению ее лица Бен понял, что в ее словах больше бравады, чем искренней уверенности.
– Динна, а что сказал бы на это ваш муж? – мягко спросил Бен.
Динне очень хотелось ответить, что ей все равно, но это было не так. Главная трудность в том и состояла, что ей было далеко не все равно.
– Не знаю. Такого вопроса в нашей семейной жизни никогда не возникало, я не так часто хожу на ленч с другими мужчинами.
– А как же дилеры, которые предлагали выставлять ваши работы?
Бен улыбнулся. Они разговаривали, все еще сидя в его машине.
– А уж с дилерами тем более! Я никогда ни с одним из них не встречалась за ленчем.
– Интересно почему?
Динна глубоко вздохнула и посмотрела Бену в глаза.
– Мой муж не одобряет мою работу. Он считает, что живопись – это такое приятное хобби, способ провести свободное время, но «все художники – хиппи и дураки».
– Что ж, Гогена и Мане он заклеймил. – Бен помолчал, потом посмотрел на Динну так пристально, что ей показалось, будто его взгляд проникает в самую ее душу. – А вам не бывает обидно? Вам не кажется, что тем самым ваш муж отметает то, что составляет существенную часть вашей личности?
– Вовсе нет, я ведь все равно продолжаю рисовать.
Однако оба понимали, что это неправда. Динна действительно была вынуждена отказаться от того, чего она очень, очень хотела.
– Думаю, – продолжала Динна, – брак – это своего рода компромисс, каждому приходится чем-то жертвовать.
Но чем пожертвовал Марк? От чего он отказался? Динна задумалась и погрустнела, Бен отвел взгляд.
– Возможно, в этом и была моя ошибка, когда я женился. Я совсем забыл о компромиссах.
Динна удивленно вскинула брови:
– Вы были слишком требовательным?
– Возможно. Сейчас трудно сказать, слишком много времени прошло. Помню, я хотел, чтобы она была такой, какой я ее считал...
Бен умолк, не договорив.
– И какой же?
– О... – Он криво улыбнулся. – Преданной, честной, милой, влюбленной в меня – как видите, ничего оригинального.
Оба засмеялись. Бен вытащил корзину и помог Динне выйти из машины. Затем расстелил на траве плед, который предусмотрительно захватил с собой.
– Господи, неужели вы все это сами приготовили? Динна с удивлением наблюдала, как Бен извлекает из корзины разную снедь: салат с крабами, паштет, французский хлеб, небольшую банку печенья, бутылку вина. Была там и корзинка поменьше, с фруктами. Сверху в ней лежали вишни. Динна достала две вишенки
