встрече замешательство молодой девушки выдает в ней столько любви и горячей благодарности, что мертвое сердце бедного влюбленного встрепенулось.
А еще через день в старой базилике, под сводами которой гремел орган, Генрих стал двадцать седьмым после Гуго Капета16 помазанником Божьим.
Когда кардинал де Гиз, архиепископ Реймсский, водрузил на его голову огромную корону Карла Великого, Генрих, покачнувшись, едва не потерял сознание от нахлынувших чувств. При этом тяжелая корона слегка съехала на бок – знак, которого с нетерпением ждали его противники, с радостью кинувшиеся распространять слух, что у Валуа, в отличие от его предшественников, не достанет сил справиться со всеми напастями.
Свадьба должна была быть отпразднована двумя днями позже. С чисто женской горячностью Генрих забывает обо всем и с головой уходит в споры с портными и ювелирами.
Выбор ткани, украшений, отделки целиком поглотил его внимание. В день торжественной церемонии он изъявил желание сам причесать свою невесту и так увлекся этим занятием, что бракосочетание пришлось перенести на вторую половину дня.
Был уже вечер, когда перед алтарем, у которого преклоняла колено Жанна д’Арк, кардинал Бурбонский соединил судьбу Генриха с судьбой белокурой Луизы Лотарингской. В эту решающую минуту перед Генрихом в последний раз возникла тень той, которую он действительно любил. Мария де Конде уступила свое место сопернице, женщине редкой души и достоинств, которые оценил ее молодой супруг. Мария отступила, но отступила непобежденной – ни одна женщина никогда не займет ее места в сердце любимого.
Глава 4
Атриды
(15 февраля 1575 – 7 мая 1576)
В марте 1575 года Летуаль заметил: «Королю нечем ужинать». С первых дней своего правления Генрих ощущал острую нехватку в деньгах, преследовавшую его в течение пятнадцати лет. В казне не было ни экю, налоги не платились вовсе, двор проедал свое содержание за 1580 год! И в довершение всех несчастий золото упало в цене. А надо было содержать армию, выплачивать жалованье королевской страже, полиции, которая была единственной опорой монархии в мятежном городе, постоянно подкармливать денежными подачками верность крупных феодалов. Прибавим к этому затраты, необходимые на восстановление провинций, через которые ураганом прокатилась гражданская война.
Было бы непростительной ошибкой объяснять лишь легкомыслием огромные траты на содержание королевского дворца и двора. Празднества были одним из способов управления, и забавы короля, равно как и легкомысленные фрейлины королевы-матери, привлекали ко двору дворян, а их удовольствия гарантировали их верность.
Генриха жестоко упрекали за его мотовство. Действительно, младший сын Медичи не умел экономить, но и обладай он этим достоинством, оно было бы совершенно бесполезно при состоянии французской казны. Увидев, насколько его возможности меньше его потребностей, молодой король пал духом. А поскольку те незначительные средства, что у него были, ничего не решали, он и не заботился о том, чтобы тратить их разумно. К тому же от природы он был столь щедр!
Однако надо было как-то жить. И когда все обычные средства оказались исчерпаны, Генрих пошел по пути, который мы бы назвали социалистическим: он ввел налог на капитал, что задевало не простых людей, а богатые слои общества. Буржуа, торговцы, судьи, финансисты облагались индивидуальным налогом в зависимости от их доходов и важности занимаемой ими должности. Даже священнослужители должны были платить.
Это не прошло ему безнаказанно. Парламент выразил свой протест. Король собрал несколько миллионов и навсегда потерял свою популярность. За отощавшие кошельки мстят потоками грязных пасквилей, возбуждение в обществе достигает такого уровня, что бунтовщики решают перейти от слов к делу.
И 11 апреля вызывающее послание протестантской республики требует абсолютного равноправия двух религий. После отказа короля – а если бы он ответил иначе, Париж на другой день скинул бы его с трона, – на юге страны снова вспыхивает гражданская война.
Но была ли центральная власть в согласии по крайней мере с католиками? Вовсе нет. Видя, насколько слаба монархия, Лотарингский дом решил, не медля более, расправиться с нею. Несколько недель спустя после выходки протестантов полиция раскрыла заговор, целью которого была передача власти в Париже Гизам. Генрих, взяв себя в руки, обратился за помощью к своему шурину, герцогу Лотарингскому, умоляя его успокоить непокорных младших братьев.
Из Лувра, открытого всем ветрам, руководил бедный король движением своего корабля среди бесконечно возникающих новых рифов. Но увы! Основная опасность исходила не от гугенотов, не от Гизов, не от тех, кто всеми силами старался опорочить короля. Злейшие враги Генриха были под одной крышей с ним, среди его близких. И только любовь жены давала ему немного утешения, в котором он так нуждался.
Вернувшись после шестнадцати месяцев отсутствия, Генрих вновь открывал для себя Париж и с горделивой нежностью показывал его своей юной провинциальной королеве.
В отличие от большинства своих предшественников, последний Валуа предпочитал свою столицу берегам Луары и мрачному Фонтенбло. Его жена, с детства жившая в сырых замках на востоке страны, была очарована этим городом. Король водил ее от Лувра к собору Нотр-Дам, от Бастилии – к Кладбищу невинно убиенных, инкогнито появлялся с ней на ярмарке Сен-Жермен.
Луиза была на седьмом небе. Несмотря на новое положение, она сохранила свои сдержанность и набожность; Генрих играл с ней, как с куклой – он причесывал ее, накладывал ей румяна, безуспешно пытался научить кокетничать.
Екатерина, с одной стороны, а фавориты – с другой, наблюдая этот медовый месяц, боялись, что – впервые после Анны Бретонской – король Франции подпадает под влияние своей жены. Исполненный решимости предотвратить такой поворот событий, Дю Гаст взял на себя роль Яго. И Генрих мрачнеет, начинает с недоверием поглядывать на свою жену. Убежденный в том, что ее любимая фрейлина плетет интриги, он высылает эту даму. Но, хотя королева и заливается слезами, она не пытается перечить мужу.
Однако вскоре Дю Гаст понял свою ошибку. Если король уважал Луизу, если ему нравилось ее наставлять, то страсть этой женщины не находила в нем ни малейшего отзвука. Убедившись в этом безразличии, грозная свекровь и завзятый дворцовый интриган оставляют молодых в покое. И у Генриха, окруженного самым распущенным за всю историю Франции двором, остается семейный очаг, где он мог забыть о яростной ненависти, которую питали к нему родные. Твердо решившая отомстить, королева Маргарита вела открытую борьбу против своего брата. Она держала в руках вечно разрывающегося между трусостью и честолюбием Франсуа Алансонского, сделав его союзником короля Наваррского, который открыто пренебрегал ею как женщиной, но чрезвычайно ценил как союзницу. Она пыталась переманить на свою сторону даже людей из окружения короля.
После поездки в Реймс ее любовником стал Бюсси дАмбуаз, самый хвастливый человек во Франции. И в сомнительных домах с двумя выходами, где они предавались своей страсти, Маргарита убеждала Бюсси покинуть короля: если он перейдет на службу к монсеньору, то сумеет легко подчинить его своему влиянию, станет соперником Дю Гаста. И Бюсси позволил себя убедить.
Напрасно, задетый за живое, король кричал на него. Осмелевший герцог Алансонский открыто становится главой оппозиции. Бюсси собирает около него небольшой двор, со своей стражей, казначеем и приближенными, всегда искавшими повода повздорить с верными его величеству людьми.
Дю Гаст осыпал непристойностями герцога Алансонского и королеву Наваррскую, даже не здоровался с ними. «Если король прикажет мне убить его брата, я сделаю это!» – кричал он, находясь в двух шагах от принца.
Маргарита вполне могла постоять за себя. Встречая любовницу Дю Гаста, мадам д’Эстре, она восклицала: «Полюбуйтесь на шлюху полковника!», на что та ей отвечала: «Я предпочитаю быть шлюхой полковника, чем путаться со всеми!»
И ничто не могло поколебать опасный союз герцога Алансонского, возглавлявшего партию Политиков,
