пространстве.
— Ты, наверное, голоден, мой милый. Ты ел сегодня?
— Утром, да, ел, точно.
— Что же ты вечно такой беспризорный — голодный, усталый. Совсем себя не жалеешь.
— Да я занят был… Хотел побыстрее переделать все неприятные дела. Но их не переделаешь.
Таис принесла ему еду в постель; перепелок, которых он особенно любил, овощи, напитки на золотом подносе. Села напротив, скрестив ноги, и смотрела, улыбаясь, как он ест.
— Кто тебе сказал, Птолемей?
Таис кивнула.
— Извини, детка, моя вина, мне надо было найти время поговорить с тобой. Ты очень расстроилась?
— Я плакала сегодня, но не из-за этого.
— Плакала?
— Я понимаю тебя, Александр. И, конечно, не ревную. Ревность — это привилегия Гефестиона. Я не имею ни права, ни основания. Я понимаю тебя и поддерживаю во всем. Видишь, какая я стала благоразумная? Я перечитала твое письмо «Я люблю представлять себя свободным человеком». Потому я плакала.
Александр кивнул:
— Я помню это письмо. Оно писано не в лучшие времена. Тогда мне приходилось «представлять» больше, чем обычно. И еще кое-что связано с этим письмом, о чем ты не знаешь, — сказал он после некоторого раздумья и серьезно посмотрел ей в глаза. — Я написал его и отправил, а ночью мне снится сон: Леонид, такой странный… говорит мне во сне: «Береги Таис, ты у нее один». А мне удивительна его серьезность, и я пытаюсь шутить: «Конечно, а как же ты, Леонид?» А он отвечает: «А меня больше нет среди живых». Я проснулся и не мог больше спать. А утром узнал, что его отряд попал в засаду, и Леонид погиб смертью героя. Его последняя забота была о тебе.
— И о тебе… — прибавила пораженная Таис и прижалась к Александру.
— Золотой был человек, редкий. Редкие люди и встречаются редко. Я часто думаю о нем… — они замолчали надолго, крепко обнявшись.
— Ну, а теперь о хорошем, — оживился-таки Александр. — Поедем летом к морю, детка.
— О!
— Надо заняться дельтой Тигра и Евфрата, выходом в залив. Судоходны ли они до конца и, если нет, что можно сделать для этого. Я думаю, надо пересаживаться на корабли.
— О! Далеко идущие, то есть далеко плывущие планы?
— Водные пути… Им принадлежит будущее. Торговля, заморские страны… Да и ты любишь воду.
— Это, конечно, аргумент, — усмехнулась Таис.
— Гораздо больший, чем тебе кажется! Есть ли море в ойкумене, в котором ты еще не искупалась? Не освятила своим пребыванием. Так что, освятим тобою все возможные моря, — улыбнулся Александр.
— А как же свадебное путешествие с новой женой?
— Нет, скорее, бегство от новой, да и от старой. Кстати, по пути к тебе шел мимо окон Роксаны, хотел прошмыгнуть, тихо, но не вышло. Она меня увидела и так взглядом испепелила, просто как Медея, я спиной чувствовал. Думал, одежда загорится. — Александр потряс головой. — Хоро-о-ший я муж! Надо бы зайти… когда-то.
— Она знает о разрастании семьи?
— Конечно, у них своя система оповещения.
— Что же делать? Она же знает, что царь царей может взять себе новую жену, если нет детей.
— Ну, так она и знает, почему их нет. Откуда им взяться, если я каждую свободную минуту у тебя. Испытываю к тебе сильную слабость. И после тебя… — Он рассмеялся. — Но не будем терять время на разговоры о постороннем. Расскажи мне лучше, как ты жила это время? — лукаво улыбнулся Александр и придвинулся к ней поближе.
Но, как правильно показалось Таис, не для того, чтобы лучше слышать ее рассказ. Поэтому она уложила его в два предложения и, в свою очередь, придвинулась к Александру. Когда двигаться дальше стало некуда, они почувствовали себя совсем-совсем хорошо…
— Спасибо, что у тебя хватает терпения и сил десять лет сопровождать меня в моем скитании по земле, утомительном и трудном. Я знаю, что это не то, чего бы ты хотела в жизни…
— Любимый! Что ты!
— Ты заслуживаешь лучшей доли.
— Нет лучшей доли. И нет женщины, счастливее меня! Ты делаешь все возможное и невозможное, чтобы мне было хорошо. Я ни за что не променяю свою сумасшедшую жизнь с тобой на какую-то другую! Я хочу только, чтобы она длилась вечно. Леонид прав. — Таис виновато взглянула на Александра полными слез глазами. — Ты все, что у меня есть в жизни; я вошла в тебя и живу в тебе, все в моей жизни — ты, и ты — во всем. И мне хочется удержать все это, схватить и держать руками, зубами. Я знаю, что я без тебя умру. Это не значит, что я боюсь умереть. Нет, я не хочу быть, боюсь быть без тебя. Это ужасно, извини меня. Ты хочешь видеть меня танцующей, счастливой и веселой, а не плачущей. Я только мучаю тебя. Гефестион — ревностью, я — слезами, нервами. Что за дурацкая натура у меня!
Александр медленно улыбнулся:
— Я обожаю твою дурацкую натуру. Надеюсь, и тебя больше не шокируют тайные закоулки моей души? Хотя одно меня все же удивляет, — сказал он с ухмылочкой, без которой у него ничего не обходилось, — то, что я тебя люблю, как в первый день. Нет, сильнее. Так вообще-то не бывает, если подумать… Что-то здесь нечисто. — Он покачал головой. — Думаешь, мне не хочется умереть в твоих объятиях, потому что я не выдерживаю этой сладкой муки? Тоже рыдал бы да рыдал, представляешь картину?
— Ах, ты! — Таис, улыбаясь сквозь слезы, прижалась к нему. — Мне нравится идея провести время у моря, — вздохнула она вполне счастливо, — «у теплого, синего моря…» Хорошо, что у нас общие песни… — А потом рассмеялась, вскинув голову; — Ура, мы поедем к морю!
Итак, все по велению Александра энергично готовились к событию событий, празднику праздников, свадьбе свадеб. В водовороте подготовки, в ожидании очередной небывалости забылись начальные сомнения по поводу целесообразности грядущего мероприятия. Все невесты получили приданое из щедрых рук Александра, со всех краев съезжались гости, для грандиозного представления собирались лучшие артисты и музыканты. Царь, его 80 гетайров и 10 тысяч солдат праздновали за одним столом, как равные, свои свадьбы. Да, такое могло прийти в голову одному Александру.
«Муравейник» в огромном лагере напоминал Таис времена перед грандиозными битвами прошлых лет или запарку перед выступлениями в поход — все были охвачены одним движением, заражены Александром — натурой увлекающейся, быстро возгорающейся и способной воспламенить других. Таис, как ни странно, нравилась эта идея. Не тем, что Александр «приобретет себе на шею», как выражался Гефестион (а он любил коверкать поговорки), новую жену, а гетайры, в большей части против своей воли, жен-персиянок. Ей нравилось ее скрытое глубинное содержание. Люди, недавние враги, собираются за общим столом, протягивают друг другу руки, в которых нет оружия, пусть даже таким спорным, механическим способом, пытаются жить вместе, сосуществовать. Это начало!
Таис казалось, что умные люди тоже поняли это не головой, а чувствами, и восхитились тем, как замысел Александра на их глазах и при их участии претворялся в жизнь, теряя свою нелепость и приобретая черты необыкновенного события. Люди как будто осознали, что они свидетели и участники того, как на их глазах изменяется мир, как делается история. Ах, Александр! Океан фантазии, рождающий желание, потос-тягу, иррациональное, противоречащее логике, свобода делать все, что хочется, и энергия добиваться этого. Отсутствие страха, абсолютная уверенность в своей особой миссии. Непрекращающийся жгучий интерес жить, играть.
Пройдя через лабиринт узких безлюдных улочек Сузы, мимо засыпанных белым цветом садов пригорода, Таис и Геро выбрались на край города, где на огромной площадке прямо на земле были
