— Гарпал — конченый человек. Афиняне, от которых он ожидает поддержки, не станут ссориться с Александром. Это понятно всем, кроме Гарпала, — уверенно заявил Птолемей.
— Как же он сделал такую глупость? — недоумевала Таис.
— Испугался, запутался. Сделал глупость, и не первую, потому что глуп был, а стал еще глупее. Я никогда ему не верил. Мне кажется, он и хромоту свою сильно преувеличивал, чтоб в армии не служить. Знаешь, есть такие люди, которые делают из своих недостатков источник дохода. А Александр жалел его.
— А может быть такое, что на него пагубно повлияла Гликерия? Я ее не знаю, но слухи о ней ходят не самые лестные.
— Безусловно, она порядочная дрянь. Хотя, что тут удивительного, большинство такие — алчные, подлые, порочные!
— Что вдруг так сердито? — удивилась Таис.
— Не все такие, как ты. Таких, как ты — ты одна.
— Да ты, я смотрю, в мрачном настроении, — отметила Таис. — Что за женоненавистничество накануне свадьбы?
И тут Птолемей неожиданно обнял ее за плечи, рывком прижал к себе. У нее даже ребра хрустнули. Таис подождала, когда он сам успокоится, и высвободилась из его объятий. В парке громко кричал павлин, и слышался плеск бьющей в фонтане воды.
— Спасибо за помощь, — сказала она, давая понять, что гостям пора домой.
— Извини, — хрипло пробормотал Птолемей и вышел.
Таис подошла к окну, раскрыла резные ставни, раздвинула пошире шторы и с наслаждением, полной грудью вдохнула вечерний воздух, наполненный ароматами цветущего весеннего сада. Этот волшебный эфир вошел в тело, в кровь и наполнил все ее существо счастьем. Она улыбалась полной луне, усыпанному звездами небу, всматривалась в цветущие кусты магнолии и рододендронов. Возле куста, в пяти метрах от нее, стоял Александр и тоже улыбался, наблюдая за ней.
— Александр!.. — воскликнула Таис, наконец заметив его. — Это ты кричал павлином?
— Нет, это был павлин.
Он подошел к ней и обнял через оконный проем.
— Давно ждешь? — спросила Таис, счастливыми глазами глядя на него снизу вверх.
— Хорошо, что ты у меня не вырываешься из объятий.
— Ты подсматривал? — с притворным ужасом спросила Таис.
— А в этом что-то есть, — хитро улыбнулся Александр и перелез через подоконник. — И в этом что-то есть: лазаю через окно в свой же дворец, к своей же любимой женщине…
Он сел на подоконник, притянул Таис к себе, зажал ее между ногами и спустил платье с ее очаровательных плеч.
— Об этом я мечтал весь день. Как-то меня это платье еще утром так сильно… разволновало, что я весь день был немного не в себе и едва дождался вечера… А то, что под платьем, возбуждает еще сильнее… Ну, здравствуй, детка, здравствуй, моя сладкая…
За несколько дней до свадьбы Сисигамбис, проходя по комнатам выделенного ее семье дворца, заметила нездоровое оживление у окна. Там стояли ее внучки-невесты и, прячась за занавеской, что-то рассматривали на улице. Напряженные позы, смущенное хихиканье и вытаращенные глаза выдавали владевшее ими волнение и любопытство. Завидев бабку, обе с криком убежали, подымая ветер.
— Ну, табун лошадей, клянусь Ахура-Маздой, — проворчала Сисигамбис и бросила взгляд на улицу.
Во дворе эти ненормальные македонцы устроили гимнасий, как они это называли: разделись догола, намазались маслом, разделились на две команды и гоняли мяч по вытоптанной траве. Причем не просто, а сбиваясь в кучу, толкаясь, вырывая мяч из рук. Перепачканные мужчины, которых трудно было назвать сейчас взрослыми, устраивали свалку, пока один все же не выползал из нее с остервенелым выражением на лице и мячом в руках. Хорошенькое зрелище для молоденьких девушек! Хотя… Сисигамбис поправила себя. Может, это и лучше, не так испугаются, увидя не впервые голого мужчину в брачном покое. И вспомнила себя, свой ужас и отвращение…
Какие они другие, эти македонцы, странные. Другое у них отношение к своему телу, к телесному. Никакого стеснения, не прячут его, а, наоборот, выставляют наготу напоказ. Сначала их бесстыдство отталкивало Сисигамбис, как все чужое, и рождало презрение к дикарям, не знающим приличий. Потом, постепенно привыкнув, она начала понимать, что нет однозначного понятия «плохое — хорошее», «правильное — неправильное», что на все можно посмотреть по меньшей мере с двух сторон. Вот и сейчас, стоя за занавеской и глядя на голые тела молодых тренированных мужчин, она смущалась и краснела, но при этом не могла не признать, что это… красиво.
Другие они, к другому привычные… Да хоть бы понравилась Александру внучка. Красавица, есть в кого, высокая, глазастая, тело ядреное, пышет молодостью. Да что толку? Роксана тоже ведь восточная красавица, придраться не к чему! А детей нет, значит, не привлекла, не привязала.
А эта привязала… Сисигамбис посмотрела на единственную зрительницу Таис, сидевшую в кресле под навесом. Улыбается, хлопает в ладоши, подбадривает. Яркое лилово-розовое платье с золотым бордюром по вороту оттеняет черные блестящие кудри, ясные глаза. Сидит в небрежной позе, откинувшись на спинку кресла и выставив ногу в золотом сандалии, горловина платья сдвинулась и обнажила плечо. Сисигамбис, не отрываясь, разглядывала ее. А ведь не специально так села, так, что даже увлеченные игрой мужчины нет-нет да и повернут голову в ее сторону. В том-то и дело, что все в ней — не специально, а совершенно естественно. Так мою кобылицу не посадишь, а посадишь, научишь так садиться, все равно будет выглядеть неестественно. В Таис же такая сильная женственность, как сказать? притягательная сила, которой не научишься. Она или есть, или ее нет. Но это еще не все. Притягательная женская сила есть во многих куртизанках, но как часто она отдает пошлостью. В афинянке же она уравновешивается, облагораживается невероятным чувством собственного достоинства, которое сквозит во всем. Эти два качества дополняют и усиливают друг друга. Так, драгоценному камню, как бы хорош он ни был сам по себе, требуется искусная золотая оправа для того, чтобы он засиял во всей красе. В Таис все так гармонично, располагающе, живо, все источает нежность. Что может противопоставить этому моя кобылица, кроме молодости и новизны? Хватит ли этой новизны, чтобы зачать ребенка?
Игра в гарпастион кончилась. Команда Александра проиграла. Это Сисигамбис поняла по тому, что игроки выигравшей команды, став «царями», с шутками и издевательствами сели на плечи проигравших «ослов», которые пронесли их по полю. Ну и порядки, клянусь Ахура-Маздой, чтоб царь на своих плечах нес… кого это? Неарха-морехода.
У самой Сисигамбис хватало ума регулярно проигрывать Александру в петейю-шахматы. Хотя он частенько разгадывал ее хитрость и заставлял переделать ход, если она явно «поддавалась». Приподнимал выразительно одну бровь и грозил пальцем. И сейчас вот машет ей рукой. Ах, ты, незадача! Они заметили ее подглядывания. Сисигамбис неловко помахала в ответ и поспешно удалилась.
Когда свадьба свадеб, длившаяся пять дней, прошла, Таис почувствовала резкую потребность как следует отдохнуть и отоспаться после гуляний, танцев, представлений, обжорства и пьянства. Из всего этого списка утомителей самым опасным Таис считала обжорство, вернее, его последствия на своих идеальных боках. Танцы, которым она предавалась с почти такой же страстью, как и поглощению многочисленных вкусностей и сладкостей, не спасли ее от появления нежелательных округлостей. На втором месте стояли последствия недосыпа, выразившиеся в припухлых глазах, окруженных предательскими синяками и, о, боги! что это? Неужели морщины?! Нет, нет, нет! Это от смеха. Она так насмеялась. Особенно над сатирой «Аген», где прямолинейно, но жутко смешно склонялся злополучный казнокрад Гарпал, фигурировавший под недвусмысленным именем «сына фаллоса».
Александр тоже хохотал. Украденная Гарпалом огромная сумма в 5 тысяч талантов казалась ему смехотворной по сравнению с теми деньгами; которые он потратил на свадьбу. Одни лишь золотые венки, которые получили в подарок брачующиеся, обошлись ему в 15 тысяч талантов. И это не считая приданого невестам, подарков участникам и стоимости праздника. Александр остался доволен хорошей организацией
