Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»

— А если так и есть? Боялся когда-то, да вот отбоялся.

— Вот я и говорю. Если бы ты сегодня слабину дал — какой смысл о серьёзных вещах с тобой договариваться? Начал бы из себя Рэмбо изображать — тем более: сильный истерик — кому он нужен?

— Иногда — очень многим.

— Не мой вариант. Мы с глазу на глаз поговорить можем? И не под запись, разумеется, — спросил Мятлев, не глядя на девушек и как бы вообще игнорируя их присутствие. Мол, положенные любезности оказаны, а сейчас мужской разговор начнётся.

Вадим хотел было ответить, что дело у них общее и от своих помощниц у него секретов не бывает, но тут же передумал. Незачем лишнее трение создавать.

— Ну, давай за дальний столик пересядем. Его ниоткуда не видно, даже вон с той крыши.

— А что нам та крыша? — спросил Контрразведчик. — А, понимаю. Нет, я там никого не сажал…

— Ты, может, и не сажал… Вы, девчата, поскучайте тут немного. Боюсь, в ближайшее время к вам ни один кавалер не подойдёт одиночество скрасить. Но я думаю, мы ненадолго…

Дальний столик обслуживал официант-мужчина, возрастом ближе к сорока, судя по взгляду и ухваткам опытный не только в этой профессии. Тоже видевший всё ранее случившееся и сделавший собственные выводы. Да что тут делать-то? Всё как на ладони — парни по недоразумению наехали не на того человека. Он им сделал серьёзную предъяву. Теперь на стрелку прибыл авторитет подходящего уровня.

— Мы, любезнейший, со своего стола не уходим. Нам просто поговорить нужно. Так ты нам сюда графинчик коньяку толкового, лимон не нужно, разве сыру несколько ломтиков и два кофе, настоящего и покрепче, — доброжелательно, с улыбочкой попросил Мятлев. — Сразу и приговорчик изволь, чтобы два раза не бегать.

Словно тут же забыв о существовании официанта, обратился к Ляхову:

— Чтобы неясностей не оставалось — ты действительно что-то такое умеешь? — Контрразведчик неопределённо повертел пальцами перед собой и воззрился на Вадима с простодушным интересом.

— Конечно, умею, — без рисовки ответил Ляхов. — Иначе едва ли ты тут сейчас сидел бы.

Ответ был достаточно двусмыслен, но лжи не содержал.

— Ты мне лучше скажи, — без паузы продолжил он, — друзья впечатлениями от «прогулки» в имперскую Москву и добытой там прессой не поделились?

— Как можно? Поделились, непременно. Газеты мы все, включая Президента, взахлёб читали. Каждую фразу, буквально, анализу подвергли, на предмет внутренней логики и соответствия общему контексту. Впечатлило, ей-бо. Кое-кто до последнего сомневался, не с особо ли хитрой разновидностью наведённой галлюцинации мы дело имеем. Всё же пришлось признать: увы, но всё происходящее — объективная реальность, данная нам в ощущениях. Тут я, похоже, раньше других вспомнил одиннадцатую заповедь[139]. Остальные товарищи пока что линию поведения вырабатывают…

— Молодец. Часть своих слов беру обратно. Значит, газеты почитал, окончательно уверовал, решил ковать железо, не отходя от кассы? Может, и правильно. Я, признаться, тоже разные вариантики прокручивал. Оценивал, кто из вас самый сообразительный. Честно сказать — ждал, что мне Анатолий первый позвонит. С тобой, так решил, работать будём, но при его посредничестве.

— В то, что я с Президентом — до конца, и на ваши посулы не куплюсь, не поверил, значит?

— Да куда ж вам деваться? — теперь уже попросту, как равному и всё для себя решившему человеку, ответил Ляхов. — В том числе и Президенту. Он, по должности, себя правильно повёл. Какой же глава государства с разгону, на слух, так сказать, принимает решения, касающиеся судеб нации. Если он не Наполеон на поле боя, конечно. Недельку-другую ему пасьянсы пораскладывать сам бог велел. Потом, конечно, придётся признать, что в тупике он, из которого самостоятельно не выкарабкается. Вариантов ведь — тю-тю!

Вадим взглядом указал на рюмки, одновременно прикуривая.

— С полноценной «демократией» в России не получилось, да и не могло получиться. Для этого в тринадцатом веке нужно было Москву и Киев под Новгород подгибать, князей на место ставить, университеты создавать, собственный «Хабеас корпус»[140] сочинить, а не вышло, значит, не вышло. Уже у Александра Второго не заладилось, сам знаешь. В параллельной реальности, прошу отметить, — то же самое. Как ни вертелись, а пришлось к самодержавию возвращаться, ибо альтернатива одна — полная потеря управляемости и распад страны на мелкие фрагменты. Это Австро-Венгрии повезло, в том смысле, что на историческую Австрию никто (кроме Гитлера) претензий не предъявил, отчего и существует пока. А у нас такого инвариантного ядра нет, нас до последнего уезда на ломтики крошить будут. В истории часто — «Ван вей тикет»[141]. Не хватило нам уроков в школе Керенского, с его «безграничной демократией», в девяносто первом ещё раз попробовать захотелось? То же и получили — один в один. Даже смешно, «как посмотришь с холодным вниманьем вокруг». Иной раз вдумаешься в «дела наши скорбные» — оторопь берёт.

Выход из «керенщины» в тот раз — Ленин, потом Сталин. Нового Сталина на горизонте не просматривается, да и матерьял не тот. Кончились пассионарии. Что далеко ходить? Я всё же изначально военный человек, ты тоже при погонах. Смотрю, слезами обливаюсь на нашу «военную реформу». Милютин[142] при Александре Втором из рекрутской, крепостной армии вполне современную соорудил, «как в лучших домах Европы». Переодел, перевооружил, всеобщую воинскую повинность ввёл, срок службы с двадцати пяти до пяти лет снизил. И времени на это, при тех-то порядках и общеобразовательном уровне, ушло всего ничего. Даже ничего не разворовали походя, кажется. Зато тут же и русско-турецкую выиграли, и Среднюю Азию с Кавказом замирили.

При Сталине пресловутом как с сорок первого по сорок пятый подобные вопросы решались? Не только из разгромленной почти в ноль армии очень даже боеспособную воссоздали, так и форму новую успели ввести, двенадцать миллионов человек в неё переодели, суворовские и нахимовские училища организовали. А у нас двадцать лет дёргаются, даже с возрождением сержантского сословия, двести лет составлявшего опору армии, вопрос решить не могут. Только орут, начиная с самого министра обороны: «Дедовщину при нынешних условиях изжить невозможно! Каково общество, такова и армия!» На простейшую мысль, что армия должна быть образцом, идеалом, школой мужества и воспитания для общества, куриных мозгов уже не хватает.

Сталина из нашего Президента никаким образом не выйдет, он даже районного прокурора посадить боится: «А вдруг ещё непосаженные обидятся?» Одним словом, синдром Павла Первого в чистом виде, или — Хрущёва, в более мягком варианте.

До вчерашнего дня у вас вообще никаких перспектив не было. Не «жизненных» — с голода в любом случае не помрёте, государственных — вот в чём беда.

— Согласен, во многом согласен. — Мятлев разлил коньяк не по рюмкам, а по фужерам, сразу грамм по сто, если не больше. — Не помню, как там точно в дневнике Николай Второй писал, но что-то вроде: «Вокруг только ложь, трусость и обман». Вот и я — ни на своего министра, ни на восемь остальных его замов по-настоящему не могу положиться. Отчего я, по-твоему, нашу встречу, как свидание Штирлица с женой, обставил?

— На моих ребят из «Чёрной метки» — можно, — небрежно сказал Ляхов. — Неизвестно, найдутся ли среди них таланты министерского уровня, но, условно говоря, «кремлёвский плацдарм» гарантированно захватят и будут его удерживать, давая вам с Президентом время любые политические вопросы решить относительно спокойно, но радикально. Я, военно-полевой хирург, по личному опыту знаю — раздробленную ногу с признаками гангрены, которую в условиях тылового специализированного госпиталя можно за пару месяцев вылечить, на ПМП с ходу отрезать приходится, чтобы до медсанбата человека довезти и у себя ещё пятерым раненым жизненно необходимую помощь успеть оказать. А если полковой врач, чтобы в учебниках прославиться, начнёт проводить двенадцатичасовую операцию по пришиванию оторванного пальца…

Ляхов замолчал, наконец они подняли рюмки, выпили. Вадима, при наличии гомеостата, забирало минут на десять-пятнадцать, не больше, а «пациента» нужно привести в кондицию, позволить разговориться, тем более что он сам этого страстно хочет.