— О Боже! Вот что бывает, когда встречаешься с ребенком!
— Дэн, так нечестно…
— Динамить тоже нечестно. Ты хоть представляешь, как у меня сейчас болят яйца?
И тут вдруг я начинаю реветь. Помедлив в нерешительности, Дэн со вздохом проводит рукой по волосам.
— Прости, — говорит он. Я жалко всхлипываю. — Мне не стоило настаивать, я неправильно тебя понял. Я не хотел заставлять тебя делать то, к чему ты не готова.
Он подает мне блузку и терпеливо ждет, пока я, отвернувшись, застегнусь. Потом притягивает меня к себе и утешающе поглаживает по спине.
— Ты должна быть осторожнее, Кейт. Я порядочный парень — остановлюсь, когда меня попросят, но бывают мужчины, которые считают, что если ты что-то начала, то должна довести дело до конца.
— Прости. Я не хотела…
— Да-да, я знаю. Все в порядке.
Я икаю.
— Ты не бросишь меня?
Отстранив меня на расстояние вытянутой руки, он серьезно смотрит мне в глаза.
— Да за кого ты меня принимаешь? Кейт, ты мне небезразлична. Ты такая красивая, и забавная, и совершенно сногсшибательная. Мне очень нравится быть с тобой. И к тому же, — с ухмылкой добавляет он, — кто еще способен удержать меня на пути добродетели?
По дороге домой дыхание замерзает на холодном мартовском воздухе. От стыда я готова провалиться сквозь землю. Я вовсе не храню себя для принца Уильяма — ничего подобного. Вообще-то говоря, я хотела бы все продолжить — и тогда можно забыть об этом… Ну, то есть не совсем забыть, а, так сказать, поставить «галочку». Потерять девственность, попробовать.
Почему это кажется мне таким важным? Ну, то есть Дэн вправду классный, и ужасно страстный, и ему уже двадцать три. По крайней мере, один из нас знал бы, что мы делаем. Флер права: он как раз подходящий парень для первого раза.
Жаль, что прошлым летом Флер уехала назад во Францию. Мне так ее не хватает! Она клевая и вдобавок знала все самые классные места, где можно зависнуть после школы. И она не считала меня занудой из-за того, что я прилежно учусь, чтобы поступить в Нью-Йоркский университет на «журналистику». Единственное, чем озабочены девчонки в школе, — вписаться в нулевой размер.
В прошлом году я, как и все остальные, не ела шоколад во время поста, а вот моя лучшая подруга Клем отказалась от всего содержащего сахар. От всего! А ведь целая куча продуктов содержит хотя бы толику сахара. Так что Клем осталось питаться сельдереем и зеленым салатом. И тогда весь класс решил последовать ее примеру. Это было похоже на эпидемию. Несколько недель все только и думали, что о диетах. Народ даже начал, типа, то и дело грохаться в обморок. В команде по плаванию вообще случился кризис: все перестали плавать — вдруг от этого разовьются мышцы? На переменах одноклассницы окружали меня и наблюдали, как я ем яблоко, — Господи, несчастное яблоко! — уставившись прямо мне в рот, пока я не переставала жевать. Девчонки помешались на тупых глянцевых журналах с фотками костлявых звезд; без конца говорили лишь о знаменитостях, чем те питаются и какие они худые.
Большинство моих одноклассниц, правда, бросили затею через несколько недель, но кое-кто упорствовал. Клем даже настрочила у себя на «Фейсбуке» целый блог в защиту анорексии, однако в конце концов наша директриса миссис Бьюкенен о нем разузнала и заставила Клем закрыть тему.
Дэн говорит, что мужчинам не нравятся костлявые женщины, которые заморачиваются проблемами похудения. Что женщины постарше могут быть поистине сексуальны, ведь они не испытывают постоянного беспокойства по поводу своего внешнего вида. Да уж, конечно. Типа, просыпаешься однажды утром и думаешь: «Ах, мне уже тридцать. Значит, отныне пусть все отвисает». Полное дерьмо.
Пора бросить дурацкие размышления и просто переспать с Дэном. И точка!
Папа терпеть его не может. Дэн каждый раз, как приходит к нам, испытывает на себе этот похожий на луч лазера взгляд. Типа: «Благородные ли у вас, юноша, намерения, ибо, если нет, я раскромсаю ваше тело на кусочки и скормлю рыбам».
Я целую вечность уговаривала отца позволить Дэну разработать новый логотип компании. Но Дэн оказался молодчиной, он знал все и вся о рекламной кампании Эшфилда, так что, в конце концов, папа сдался. Я бы предпочла, чтобы он, наконец, перестал вести себя как добропорядочный викторианский отец семейства, — это ужасно обескураживает.
Маме, похоже, Дэн скорее нравится, хотя в ее случае точно не определишь. Когда она в состоянии зомби, с ней даже не поговорить. Типа, можно орать, что в доме пожар и тебе в ногу воткнулся топор, а она будет себе посиживать на кровати, вообще без движения, и пялиться. Или бывает наоборот — когда ма превращается в чокнутую психопатку, которая ночами напролет что-то калякает, несет тонны всякой чепухи и воплощает бредовые идеи, как, например, прошлым летом, когда она решила снести оранжерею и построить на ее месте летний театр, чтобы разместить какой-то идиотский триптих, над которым она тогда работала. К счастью, в тот день, когда приехала бригада по сносу, я вернулась домой пораньше, иначе мы остались бы вообще без крыши над головой. Иногда мне дико хочется просто поговорить с мамой. Я ужасно завидую Клем: у нее-то нормальная мать. С ней можно поболтать и о школе, и о парнях, и обо всем на свете; и она действительно выслушает.
Зато именно благодаря маме я познакомилась с Дэном. Несколько месяцев назад она обещала приехать на открытие новой выставки Этны в Лондоне, а потом вдруг до смерти испугалась ехать одна. Папа был завален работой, как обычно, так что мама потащила с собой меня. В общем-то было не так уж и отстойно: объявились всякие клевые личности, и о выставке писали во всех газетах, так что народ в школе весьма впечатлился. А Клем даже попросила у меня автограф — временами я всерьез тревожусь за ее рассудок.
Ну, так вот, заявляемся мы в этот огромный зал, и я оставляю маму на минутку одну, чтобы потихоньку умыкнуть бокал вина, а когда возвращаюсь, она вовсю трещит с каким-то парнем не то об искусстве, не то еще о чем-то. Я, типа, думаю про себя: вау, до чего же он классный! — и одариваю его самой обворожительной из своих улыбок, а он продолжает себе занудствовать про импрессионизм, или индивидуализм, или что там еще бывает. Наконец меня все достало и я потащила маму прочь.
Вот. А неделю спустя сижу дома, готовлюсь к экзаменам — мама отправилась за покупками к Рождеству, — и тут вдруг на пороге вырастает сам Горячий Парень! Он определенно порядком запарился, пытаясь отыскать мой след, не могла же я оставить его топтаться на пороге. С ним оказалось значительно интереснее общаться, когда он переставал рассуждать об искусстве. Короче, я спросила его, не хочет ли он приехать к нам на новогоднюю вечеринку, и он сразу же согласился.
Надеюсь, Этна пришлет нам статую, которую обещала. Я просто умру, если она не будет участвовать в аукционе.
Распахнув садовую калитку, с трудом пробираюсь по дорожке. И зачем я только ходила к Дэну? Теперь придется сидеть всю ночь, чтобы закончить идиотское сочинение по американской революции.
Каннель радостно подпрыгивает, приветствуя меня на кухне. Я крепко обнимаю пса, швыряю сумку на стол и ставлю на плиту чайник. И почему у нас нет приличного электрического, как у всех нормальных людей? Ненавижу эту дрянную жестянку.
Нервы у меня порядком расшатались. Голова болит, и вообще слабость по всему телу. Прямо как перед месячными или вроде того. Боже, быть женщиной — просто ужасно.
Ма врывается через заднюю дверь, отчего я испуганно подпрыгиваю и ошпариваю руку.
— Дорогая, у меня великолепная идея! Завтра мне нужно съездить в Брайтон — я должна увидеть море, должна закрепить этот цвет в памяти. — Она принимается кружить меня по кухне, и в итоге я наступаю на собаку. — Почему бы тебе не составить мне компанию, а, Кейт? Мы чудно проведем время, и…
Я отстраняюсь.
— Мам, в другой раз. Скоро экзамены, я не могу просто взять и сбежать.
— Конечно же, можешь, милая. Я ничего не забыла, просто подумала, что перерыв тебе не помешает. Мы слишком мало времени проводим вместе, и я скучаю по тебе, мое солнышко. А твоя дурацкая школа за неделю никуда не денется…
