забудет? Мама сразу сломается. Или хуже того. Если бы его подружка знала, как он нам нужен, она бы наверняка оставила его в покое и присмотрела себе другого мужчину. Ведь она детский врач. Не может же она быть такой стервой!
Существует только один способ все прояснить.
Ее не трудно найти. Работает в той же больнице, хотя и сменила кабинет. Меньше часа езды от дома — от двери до двери. Удобно папа устроился.
Да, смелости ей не занимать. Она даже не выказывает удивления, когда я возникаю у двери ее кабинета.
— Кэтлин, если не ошибаюсь? — говорит она.
— Кейт.
— Кейт. — Она кивает. — Тебе лучше зайти.
Вхожу вслед за доктором Эллой Шлюшкой-Стюарт в светлый узкий кабинет, похожий на папин новый офис, только без умопомрачительного вида из окна. Стильный стол со стеклянной столешницей завален кипами документов и бланков, придавленных сверху кофейными кружками и книгами. В центре стола стоят под углом друг к другу, словно забытая открытая книга, два плоских компьютерных экрана. Вдоль стен — полки, заставленные толстенными, скучными на вид книгами в кожаных переплетах.
И нигде ни одной фотографии.
Она жестом приглашает меня присесть в хлюпающее серое кресло, но сама не садится, а устраивается на краешке столешницы.
— Так о чем ты хотела со мной поговорить?
— О папе, — отвечаю я.
Она снимает заколку и, собрав рыжие волосы в более тугой пучок, закалывает заново; снова расстегивает.
— И что конкретно ты…
— Не притворяйтесь, будто не понимаете, о чем я. Я видела вас обоих неделю назад на парковке возле вокзала. Вы целовались, — довершаю я обвиняющим тоном.
Мы долго смотрим друг на друга, не произнося ни слова.
— Тебе было лет тринадцать, когда мы в последний раз виделись! — наконец произносит она. — Ты тогда сердилась: кажется, тебе пришлось пропустить какой-то концерт из-за осмотра младшего братика…
— Четырнадцать. Вы уже тогда спали с моим отцом?
— И до сих пор сердишься, — заключает она.
— Ну? Спали?
Элла принимается перебирать книги на полке, выравнивая корешки. Она кажется тоньше, чем мне помнилось, и вроде бледнее — как будто больна. Я встряхиваюсь. Этак я через минуту начну жалеть эту сволочь.
— Как ты ко мне добралась? — спрашивает она.
— Поездом. На метро. Потом пешком. Найти больницу — Это вам не задачка из высшей математики. Я уже не ребенок. И вы так и не ответили на мой вопрос.
— Что именно ты хочешь услышать?
Я уже открываю рот. Хочу, чтобы вы попросили прощения, сказали, что этого больше не повторится, пообещали, что не похитите у меня папу. Но я почему-то спрашиваю:
— Вы любите его?
— По-моему, тебя это не касается, — мягко говорит Элла.
— Он мой папа. И женат на моей маме. Думаю, это меня вполне касается.
— Нет. Это просто доказывает, что они твои родители.
— Неужели вам совсем не стыдно? — взрываюсь я.
— За что?
— У вас роман с моим отцом! А вы делаете вид, что ничего не происходит. Да вы же, по сути, разрушаете нашу семью!
Она откидывается назад и складывает на груди руки. На ней такие клевые ботфорты — из комбинированной замши цвета шоколада, апельсина, корицы и пейсли, на низком каблучке.
— Я и не думала разрушать вашу семью. Я бы никогда так не поступила.
— Да что вы! А если мама узнает?
— Ты собираешься рассказать ей?
И почему все меня об этом спрашивают?
— Не понадобится, если вы будете продолжать обжиматься с папой где ни попадя. Вы делали это едва не в саду возле нашего дома! Вас могли запросто увидеть.
— Сожалею, — признается Элла. — Мне не стоило туда приезжать. У меня было скверное… Не важно. Такое больше не повторится.
Она нервно крутит кольцо на левой руке. До меня с опозданием доходит.
— Вы замужем! — восклицаю я. — Вашему мужу известно?..
После некоторого колебания она отвечает:
— Он умер.
— Ой! Извините. Я не знала.
— Откуда ты могла знать? — Она засовывает кулаки поглубже в карманы белого халата. — Сегодня месяц со дня его смерти. Нет, он ни о чем не догадывался.
— Он что, был старый?
— Нет. Хотя для тебя — может быть. Сорок один год. Нет, сорок два, — поправляется она. — Все время забываю, что у него как раз был день рождения.
— Он попал в аварию?
— Какой-то вирус поразил сердце. Такой вот случай — один на миллион. Никто и предположить не мог.
— У вас есть дети?
Элла резко опускает голову. На какой-то миг она кажется не старше нас с Клем.
— Нет. Он хотел, а я нет.
— Наверняка теперь вы рады, что не завели детей.
— Не особенно.
Не знаю, что еще сказать. Все идет не так, как я предполагала. Мне смутно казалось, что Элла будет в шоке и смятении, когда увидит меня, сразу сломается и пообещает никогда больше не подходить близко к папе.
У нее месяц назад умер муж. Вот черт. И она такая нормальная — отвечает как взрослому человеку, а не обращается со мной как с глупым ребенком. Она производит впечатление… почти приятное.
Быстро, чтобы не растерять остатки смелости, я спрашиваю:
— Так что, вы собираетесь сбежать с моим отцом?
— Значит, вот о чем ты волновалась? — Щеки ее ярко вспыхивают. — Я не собираюсь никуда сбегать с Уиллом — то есть с твоим папой. Я не разрушительница семейного очага. Понимаю, в это трудно поверить, но я любила своего мужа. И никому не хотела причинить боль…
— И вас вовсе не волнует, что он изменяет маме? — Мне становится любопытно. — В смысле, он ведь может изменять и вам. Вдруг у него полно девушек?
— То же можно сказать и обо мне, — замечает Элла, натянуто улыбаясь.
О Боже, она ужасно выглядит. У нее трясутся руки.
— Вы… Доктор Стюарт, вы себя нормально чувствуете?
Она шумно вздыхает.
— Пожалуйста… дай мне воды.
На столе стоит неоткрытая бутылка минералки. Отвернув крышку, подаю ее Элле. Она дышит тяжело, как будто только что пробежала стометровку. Я начинаю всерьез волноваться.
— Доктор Стюарт! Элла! Мне позвать кого-нибудь?
— Ох, Кейт. Мне так жаль, — с трудом выговаривает Элла. Она падает навзничь, как кукла. Я пытаюсь
