Она прильнула к нему, как к спасительному линю, как будто он был тем единственным, что связывало ее с этим миром.
Его рука, скользнув между ними, устремилась вниз, чтобы найти укрытую в ее плоти чувствительную точку. Чуть осязаемое прикосновение вызвало в ее теле шквал новых ощущений, заставив забыться.
Вспыхнувший внутри жар взорвался искрами расплавленного экстаза, обжигая кожу. Сжав зубами его губу, она нежно коснулась его.
И ощутила, как глубоко внутри ее лона сотряслось от облегчения его тело.
— Лиззи! — выкрикнул он голосом, исполненным благодарности и удивления.
Он принадлежал ей. Неважно, куда уезжал, не важно, как долго его не будет, но он принадлежал ей. И всегда будет принадлежать. Ничто теперь не отнимет его у нее. Ничто.
Похоть — темная и свирепая — разлилась в нем, сотрясав тело, когда он ощутил во рту металлический привкус крови. Он не знал, чья она, его или Лиззи, но в тот момент его это ничуть не волновало. Его ничто не волновало, кроме одного — погрузиться в нее как можно глубже; погружаться снова и снова. Вокруг не существовало ничего, кроме зова ее тела и мелодии ее имени, звучавшей в его голове. Снова и снова.
Лиззи… Лиззи…
Когда она изогнулась под ним, натянутая, как парус, и взмыла на волне экстаза, он изменил ритм движения и ринулся в нее. Жаркое скольжение ее тела заставило забыть обо всем, когда его самого сотрясли спазмы экстаза. Марлоу не знал, сколько времени ему понадобилось, чтобы прийти в себя. С окончанием грозы наступили темные серо-зеленые сумерки, пустив их дрейфовать во времени. В какой-то момент он скатился с нее, чтобы освободить от веса своего тела, и остался лежать, вытянувшись на спине, глядя невидящими глазами в потемневший пололок.
Наполнив легкие воздухом, он ждал возвращения реальности. Ничто из прежнего опыта не подготовило его к тому, что он сейчас чувствовал. Усталость, изнеможение, опьянение.
Потрясение до глубины души.
Невероятной силы наслаждение не принесло триумфа или завершенности, на которые он рассчитывал. Он думал, что ощутит… полноту. Думал, что наконец завершит с Лиззи круг и сможет жить дальше. Сможет вернуться к своим обязанностям, профессии, которую любит.
Но вместе этого чувствовал себя, так, как будто мир покачнулся под его ногами. Как будто уже ничто больше не будет прежним. Как будто то, что сделал, было необратимо.
И Лиззи, Боже на небесах, Лиззи. Он повернул голову и увидел, что, пытаясь восстановить дыхание, она смотрит на него ничего не выражающим взглядом. На ее губах медленно расцвела улыбка, освещая лицо озорной радостью. Ее глаза продолжали изучать его, фиксируя в памяти каждую деталь его облика.
Чтобы собрать его в своей памяти.
Вот чем Лиззи занималась. Что делало ее особенной. Она накапливала в памяти образы, звуки, ощущения подобно тому, как другие люди собирал и образцы растений или ракушки. От него лишь требовалось делиться с ней для ее коллекции новым и интересным опытом.
— Давай займемся этим снова.
О Господи, да. Лиззи определенно была создана для удовольствия.
Спустя несколько часов Марлоу наблюдал, как первый серый свет раннего утра медленно освещал ее черты. Вот и время подошло. Но еще не совсем. Еще он мог понаблюдать, как она спит.
Он пытался вспомнить, сколько раз занимался с ней любовью в течение ночи, прежде чем она наконец забылась в сладком, сытом изнеможении. Но сам он не спал. Если только самую малость.
Он продолжал бодрствовать. Вскоре ее дыхание сделалось поверхностным, и она уснула в теплом мягком свете свечи, чуждая его тревоге.
И ему, похоже, выдалась первая возможность рассмотреть ее не таясь. Не отвлекаясь на необходимость следить за движением ее живой мысли и колким языком. Не вызывая ее ответного взгляда.
Когда мог просто наслаждаться ее видом.
Лиззи была похожа на кошку. Не на котенка, а на кошку с длинным гибким телом, довольную собой. Она вытянулась поперек постели, подобная солнечному лучу. Нет, она похожа все же не на кошку. В его памяти снова всплыл образ проворной выдры, отдыхающей на речном берегу. Вот кто она.
Гладкая и скользкая. Любопытная и живая. И бесконечно гибкая, какой показала себя этой ночью.
Он повернулся на локте, чтобы взглянуть на ее лицо. Сон сделал его мягким, почти незнакомым. И это было странно видеть. Он никогда не видел ее лицо неподвижным, не оживленным радостью, умом или сверкающей в глазах страстью.
Какой непревзойденной красавицей она стала! Хотя не имела ничего общего с молочно-водянистыми английскими леди. Все в ней дышало жизнью — от ярко рыжих волос до светящейся белизны кожи и изумрудного огня в глазах. Даже соски у нее были кораллово-розовые, как румянец зрелого абрикоса. Господи, она восхитительна.
Его обдала сокрушительная волна сладострастия.
Он всегда предпочитал женщин с пышными формами и пухлым ртом, но эротическая похоть, завладевшая им при виде ее гибкого, кошачьего тела, была почти неприличной.
Его Лиззи. Он никогда не думал, что у него возникнут подобные чувства. Как будто еще не все закончилось. Как будто он только что включил ее в орбиту своих представлений о жизни и женщинах. Сделав ее своей женой, он, несомненно, получил больше, чем рассчитывал.
— Расскажи о своих ранних подъемах, — пробормотала она, не разлепляя век.
— Это ты говоришь о реакции моего тела на пробуждение рядом с тобой?
Она покраснела. Лиззи Пэкстон Марлоу действительно покраснела, кровь окрасила ее кожу на груди и поднялась к щекам, покрыв их румянцем. Ему было приятно сознавать, что способен сотворить с ней такое.
И не только такое, но и другое. Он притянул ее к груди, чтобы не выскользнула, и дал почувствовать свою восставшую плоть. Пощекотав носом затылок, поцеловал в прелестную шею.
— Краснеешь, Лиззи? — спросил с мягкой язвительностью. — Не стоит стесняться своей удивительной способности дарить и получать удовольствие. Я, например, чрезвычайно доволен твоей пленительной и пламенной реакцией на мои ласки. — Он позволил своей руке заскользить по шелковистой коже ее крепкого живота. — И стал бы еще счастливее, если бы ты повторила то, что сделала вчера ночью, когда укусила меня за губу. Мне это очень понравилось.
Она повернула к нему голову и, взяв в рот его губы, принялась легонько тискать их зубами. Воспоминание о прошлой ночи, об этом эротическом сочетании боли и наслаждения пронзило его как молния. Это было блаженство. Она была блаженством.
Утомленное блаженство. Лиззи подавила зевок.
— Который час?
— Солнце только взошло.
— А почему ты не спишь?
— Мне нужно уезжать. Уже скоро.
Ее глаза резко распахнулись. Ярко-зеленые на фоне вдруг побледневшего лица.
— Как скоро?
— Как только еще раз займемся с тобой любовью.
— Джейми!
Он перевернул ее на спину и откинул с лица огненно-рыжие кудри.
— Теперь не торопясь, Лиззи, — предупредил он. — Я не хочу с тобой спешить.
— Сентиментальный.
Но ее глаза смягчились.
— Да, очень. Я хочу быть сентиментальным с твоей грудью. — Его теплое дыхание овевало ее розовые вершинки, и они затвердели. — Видишь, они тоже сентиментальные.
— Джейми.
