— Да сохранит Господь мой разум! — промолвил Жак Клеман.
— Поверьте мне, господин монах, — Всевышний сохранит вам разум, покуда ваш разум будет служить Ему.
— Так что же я должен сделать? — вскричал молодой монах.
И внезапно вспомнив слова ангела, он вновь опустился на колени, коснулся лбом пола и, распростершись перед Фаустой, прошептал:
— Вы — владычица, возведенная в ранг Святейшего Отца, я это знаю, я это вижу, я в это верю, так сжальтесь же надо мной…
Фауста долгим взглядом посмотрела на лежащего у ее ног монаха. Но не сострадание смог бы прочесть в ее взоре Жак Клеман, если бы застиг ее врасплох, а лишь холодную решимость.
— Не жалости достойны вы, но — зависти, — сказала она с той властной интонацией, которая была ей столь свойственна, — ибо вы избранник, предназначенный самим Господом для осуществления великого деяния.
— Так вы знаете? — спросил, задыхаясь, монах.
— Я знаю, что вы получили от ангела кинжал, похожий на тот, что я получила сама и который я вам только что показала. Этим кинжалом вы должны поразить Валуа…
— Значит, — сказал монах голосом, в котором все еще слышалось сомнение, — мне и впрямь придется убить короля?..
— Кто станет в этом сомневаться, ведь этот король — преступник!
— И я получу полное отпущение грехов?
— Вы его уже получили! — с важностью сказала Фауста.
Подняв правую руку для благословения, она произнесла священные слова, которые Жак Клеман выслушал с жадностью и изумлением.
— Поднимитесь, — сказала тогда Фауста, — и помните: вам вручено орудие, с помощью которого свершится небесная кара. Действуйте быстро и смело.
— Государыня, — сказал монах дрожащим голосом, — повторите свой приказ, умоляю вас. Я так боюсь что-либо напутать!.. Что я должен сделать с Валуа? Я говорю о Генрихе Валуа, короле Франции, известном под именем Генриха III. Что я должен сделать?..
— Percat iste note 18, — глухо сказала она.
Монах поклонился и сказал:
— Каковы ваши указания? Я одинок и слаб, как же смогу я поразить его?
— Послезавтра, — сказала Фауста, — из Парижа отправится большое шествие, которое должно проследовать в Шартр, чтобы передать королю сетования парижского люда. Займите место в рядах паломников. Никто не удивится, увидев вас там. По дороге постарайтесь совершенно не привлекать к себе внимания. Скромно смешавшись с толпой, молитесь про себя и думайте о том, что Господь доверил вам судьбу новой Церкви!
— А после, когда я попаду в Шартр?.. — нетерпеливо спросил монах.
— Вы найдете меня там, и я стану руководить вами… если только сам ангел не явится вам…
— Ангел! — сказал Жак Клеман, вздохнув. — Так я его увижу?
— Я думаю, что вы его увидите, и если не в небесном воплощении, то, по крайней мере, в земном.
Жак Клеман на этот раз недоверчиво взглянул на Фаусту и спросил:
— Как, сударыня, вы знаете его земное воплощение?! Откуда вы его знаете?
— Оттуда же, откуда знаете его вы сами. Я видела то же, что видели вы, но в ином месте и в иное время. Вот и все. Я слышала то же, что слышали вы. Вы что же, господин монах, сомневаетесь в его явлении? Вы сомневаетесь в том, что Господь мог позволить небесным созданиям общаться с нами, чтобы передать нам Его волю?
— Разумеется, нет! — сказал монах с горячностью.
— Итак, если я вам говорю, что, возможно, вы увидите ангела во плоти, то это значит, что герцогиня де Монпансье будет в Шартре одновременно со мной и с вами.
Бледное лицо монаха покраснело. Он опустил ресницы, чтобы скрыть огонь, который пылал в его взоре, и пробормотал одно лишь слово:
— Мария!..
Фауста еле заметно улыбнулась и вновь заговорила тем повелительным тоном, который внушал уважение даже людям, обладавшим куда более твердым рассудком, чем был у монаха.
— Посмотрите на меня внимательно, — сказала она.
— Я смотрю на вас, — ответил монах, — и вижу в вас свою государыню.
— Действительно ли верите вы в то, что я связана с Небесным Владыкой?
— Я верю в это всей душой…
— Так вот, вы должны верить в то, что все мои слова мне продиктованы, даже внушены…
— О, — задыхаясь, произнес монах, — и что же вы мне сейчас сообщите?..
— Я сообщу вам вот что: насколько вы можете доверять самому ангелу, настолько же вы должны остерегаться его земного двойника…
— Мне следует опасаться Марии! — пробормотал монах.
— А разве она уже не попыталась ввести вас в смертный грех? Вспомните-ка про ту комнату, которую вы только что миновали, стремясь попасть сюда! Вспомните про вечер, когда вас туда завлекли… Вспомните, каким страшным был для вас миг, когда женщина, которую вы держали в своих объятиях, сбросила маску, и вы узнали в ней ту, кого тайно и очень давно обожали… Марию де Монпансье!
— О! Так значит, вы все знаете? Вы знаете, каким страшным ударом это было для меня…
Монах буквально простонал последние несколько слов. Фауста, наблюдала за ним с холодным вниманием хирурга, который надрезает плоть своим безжалостным скальпелем. Затем она отвела глаза от задыхающегося от страсти и волнения молодого человека и неспешно продолжила:
— Вспомните: с той самой роковой ночи вам кажется, что в ваших венах течет пылающая лава, а ваши обожженные жаром губы ищут в ночи поцелуя, схожего с тем, что она вам тогда подарила…
— Пощадите, государыня, — прохрипел монах. — Я не представляю, благодаря какому чуду вы узнали о тех чувствах, в которых я не имею сил признаться даже самому себе и о которых я не говорил ни одной живой душе. Но вы описываете мне эти чувства и ощущения с такой правдивостью, которая окончательно губит мой несчастный рассудок и разбивает мое сердце.
— Хорошо, — вновь заговорила Фауста с бесконечной нежностью. — Не будем больше говорить о прошлом и подумаем о будущем. Теперь вы предупреждены об опасности. И если вы окажетесь лицом к лицу с герцогиней де Монпансье…
— Так что же?.. — пролепетал монах.
— Я вам уже сказал: остерегайтесь, ибо мой долг — вас предостеречь… обезопасить… Остерегайтесь, ибо…
— Сударыня, пощадите…
— Так вот, она вас любит! — сказала Фауста.
Монах издал жуткий крик и упал ниц. Он долго оставался в таком положении, и лишь одна мысль жила в нем, пылая ослепительным пламенем:
«Она меня любит!.. Мне надо остерегаться ее!.. Мне!.. Ах! Даже если она увлекла бы меня в ад!..»
Когда Клеман поднялся, он с удивлением обнаружил, что Фауста исчезла, а его поджидала какая-то улыбающаяся молодая женщина. Она взяла его за руку и отвела к двери, которая приоткрылась по ее сигналу.
Монах прошел в эту дверь и, вновь оказавшись в таверне «Железный пресс», подумал, что видел сон. Не задерживаясь, он покинул заведение Руссотты и Пакетты и торопливо удалился…
В ту самую минуту, когда обманутый монах в восторге простерся ниц, Фауста, бросив на него презрительный взгляд, выскользнула вон через потайную дверь, приказав одной из своих камеристок выпроводить юношу.
Принцесса вошла в комнату по соседству с той, в которой она принимала Жака Клемана. Там она увидела женщину, которая ее ждала, без сомнения, с нетерпением, так как при виде Фаусты торопливо пошла ей навстречу. И если бы монах был здесь, он тотчас бы узнал одежду из белой шерсти и длинные
