— Может быть, один раз, — ответил он. — Я думал, что ошибся номером.
Значит, не он… Мы встали из-за стола. Пол взял меня за руку.
— А ты еще пишешь книжки Мэвис Куилп? — вдруг вспомнила я. — Наверно, теперь тебе это не нужно?
— Пишу, пишу, — отозвался Пол. — Для отдохновения. Хорошо успокаивает после тяжелого трудового дня. — Он помолчал, роясь во внутреннем кармане. — Вот, — сказал он. — Я принес тебе подарок. Ты — особенная. Я очень одинок, и это никому не интересно. Но тебе, я знаю, понравится.
Он протянул книгу. «Медсестра суровой Арктики». Автор — Мэвис Куилп. Розовощекая медсестра в теплой парке мило улыбалась из-под нимба капюшона.
— О, Пол! — воскликнула я. — Огромное тебе спасибо.
Я, как ни смешно, очень растрогалась. Все это напоминало финал мультфильма про кита; Пол смотрел так печально и доверчиво, так безнадежно и безутешно… Я порывисто обвила руками его шею и разрыдалась.
Ну вот, дождалась, думала я, хлюпая Полу в плечо — для этого мне пришлось немного нагнуться. От него пахло лосьоном для бритья «Хаи Карате», отчего я расплакалась еще сильнее. Как я выпутаюсь из этой истории? Я опять оказалась слишком уступчива.
28
Пол хотел посадить меня на такси. Это входило в его игру, но я сказала, что хочу прогуляться, и он сел в такси сам. Машина двинулась по Черч-стрит на север. Я посмотрела, как она уплывает в искристом автомобильном потоке, и пошла домой.
Мои глаза опухли, и я подавленно молчала. То, что Пол стремился меня спасти, было благородно, однако бессмысленно; благородство вообще бессмысленно-так мне тогда казалось. И потом, я не хотела, чтобы меня спасал именно он, только не осмелилась об этом сказать. Я бы угрюмо гладила его боксерские трусы и ела его икру на какой-нибудь пошлой явочной квартире, притворяясь счастливой и благодарной, а потом все так же угрюмо сбежала снова и жестоко оскорбила бы Пола. Возможно, в этот раз он бы захотел отомстить… Когда-то я думала, что люблю его. Вероятно, так оно и было.
«Любовь и улыбка способны творить чудеса. Не забывайте о них в повседневных делах, и увидите, к каким удивительным результатам это приведет», — зачитывала, бывало, из маленькой книжечки Коричневая Сова своим бодрым голосом. Я верила этой максиме и винила себя за то, что в моей жизни не происходит ничего удивительного; считала, что не умею как следует любить. Но теперь мне казалось, что, если заменить слово «любовь» названием мастики для мебели, смысл высказывания нисколько не изменится. Любовь — всего-навсего инструмент, улыбки — тоже. Средства достижения цели, не больше. Никакой магии, обыкновенные химикаты. Я чувствовала, что никогда никого не любила по-настоящему — ни Пола, ни Королевского Дикобраза Чака, ни даже Артура. Я полировала их своей любовью и ждала, что они воссияют и отразят мой светлый облик — отретушированный и прекрасный.
Мне тогда казалось, что люди вообще не способны любить по-настоящему, а если и способны, то это не может продолжаться долго и не приведет ни к чему хорошему. Любовь — вечная погоня за тенью, и для Пола я была именно тенью, неуловимой, как облачко, за которой он обречен бежать. Тоже мне облачко, — хмыкнула я про себя, — вот уже и ноги болят. Вовсе я ему не нужна, он жаждет приключений, мечтает похитить меня из логова, как ему представляется, чудовища-коммуниста с рогами и клыками, до зубов вооруженного убийственной риторикой и устройствами для откачки мозгов. А посреди всего этого кошмара — я, связанная терминологией по рукам и ногам. Заполучив меня, он бы не знал, что делать дальше. Он и раньше не мог со мной жить, не выносил беспорядка, а ведь с возрастом я не стала аккуратнее. Мы с тенью — совсем не одно и то же.
В почтовом ящике меня ждала очередная анонимная записка — что-то о гробах, но я на нес едва взглянула. Поднялась по лестнице, очень медленно; я натерла мозоль. Я надеялась, что Артур дома — все не так одиноко, — но его не было. Действительно, он же предупреждал, что уходит на митинг. Квартира казалась пустынной, безжизненной; такой она будет без него, подумала я. И мне надо бы к этому привыкать. Со дня на день Королевский Дикобраз устанет от нынешней игры и придумает новую, пострашнее.
Я решила принять ванну. Налила теплой воды, добавила немного «Витабата» и легла, прихватив с собой Мэвис Куилп. Ванная всегда была моим убежищем: единственная комната в доме, во всех домах, где можно запереться. Я бултыхалась в ванне, как распаренный морж, а моя мать деликатно кашляла за дверью. Она не могла поддаться нормальному человеческому желанию и раскричаться, потому что всегда старательно душила в себе все человеческое.
— Джоан, что ты там делаешь?
Долгая пауза.
— Принимаю ванну.
— Ты там уже целый час. Ванная может понадобиться, надо быть внимательнее к другим.
Я укуталась пенным одеялом и стала читать «Медсестру суровой Арктики». И зачем только Шарон бросила хорошую работу в английской больнице и уехала на Север, где нет никаких удобств и нельзя уронить скальпель без того, чтобы не стать объектом насмешек красавца-врача? Собачья упряжка несла Шарон по ледяному полю, а за ней сломя голову бежал ворчливый доктор.
Я страстно тосковала по этому незатейливому миру, где счастье было возможно, а раны — условны. За что меня изгнали из ослепительно белого рая, где любовь окончательна, как смерть? За что осудили жить в другом месте, где все так непостоянно и запутано?
Зазвонил телефон, но отвечать не хотелось. Не собираюсь выскакивать из ванной и мчаться к аппарату, оставляя лужи на полу, — только затем, чтобы послушать, как кто-то дышит в трубку; мне гораздо интереснее с Шарон и доктором Хантером.
Через три четверти часа, когда вертолет со спасенным эскимосом должен был вот-вот коснуться земли (теперь уже скоро, в любой момент, можно ожидать признаний и объятий), а вода во второй раз остыла, мне показалось, что за дверью, в комнате, кто-то есть. Я затаилась, стараясь не плескать водой, и прислушалась: определенно шаги. Кто-то прошел через гостиную к моей спальне.
Я застыла в ванне; буквально заледенела от страха и пару минут лежала неподвижно, как гигантское эскимо. Перед глазами проносились жуткие видения: насильники с ножами и окровавленными клыками; грабители, одурманенные наркотиками и потому смертельно опасные; маньяки, жаждущие изрубить меня на куски и раскидать их по мусорным бакам всего города… Окна в ванной не было. Может, если сидеть тихо, он просто возьмет все, что найдет, — а найдет он немного, — и уберется восвояси? Я точно помнила, что заперла на задвижку окно рядом с пожарной лестницей; в парадную дверь злоумышленник тоже войти не мог — она так скрипит, что я бы непременно услышала.
Я медленно вылезла из ванны. Пробку вынимать не стала, чтобы вода не булькала. Подтащила коврик к двери, встала на колени и приложила глаз к замочной скважине, но сначала ничего не увидела: таинственный визитер находился в спальне. Я немного подождала, и он появился на пороге. Смотрел в сторону, так что лица я не рассмотрела, но был невысок и казался знакомым.
Это Пол, решила я. Не ожидала его так скоро. Он рылся в вещах, что-то бормотал. Чем это он занимается? Он должен искать меня, а не копаться в шкафу. Захотелось крикнуть: «Пол, ну что же ты, я здесь!» Я завернулась в полотенце; сейчас выйду и серьезно поговорю с ним, скажу: извини, но ты меня не понял, я счастлива с мужем, а прошлое — это прошлое. Не сможет же он после этого силой вынести меня из
